— А где же дети и взрослые? — спросил я у Вулрича.

— Они все отправились к знакомым за две мили отсюда праздновать восемнадцатилетие, — пояснил он. — В доме оставались только Ти Джин и старая хозяйка. И еще Флоренс.

В распахнутую дверь напротив комнаты тетушки Марии мне было видно нагромождение мебели, ящики с одеждой и горы игрушек. Легкий ночной ветерок колыхал занавески открытого окна.

Мы повернулись к спальне хозяйки. Приоткрытая дверь позволяла видеть лунные дорожки, исполосованные тенями деревьев. Морфи за моей спиной поднял пистолет, и Вулрич также держал свой наготове. Не спуская палец с курка, я резко толкнул ногой дверь, и, пригнувшись, нырнул в комнату.

На стене рядом с дверью выделялся кровавый отпечаток руки. За окном слышались голоса ночных животных. Лунный свет отбрасывал зыбкие тени поперек длинного буфета, массивного шкафа с платьями почти одинаковой расцветки и темный сундук на полу у двери. Но центральное место в комнате занимала кровать у дальней стены и ее хозяйка: тетушка Мария Агуиллард.

Это она, старая креолка с Луизианских болот, соединилась духом с несчастной девушкой, когда нож беспощадного убийцы кромсал ее лицо; это она во время нашей встречи обратилась ко мне голосом жены, неся успокоение в моей печали; и она же, терпя последнюю муку, донесла до меня свой мысленный призыв.

Она сидела на постели обнаженная, и после смерти оставаясь колоссальной фигурой. Голову и верхнюю часть тела подпирала гора подушек, потемневших от крови. Лицо ее превратилось в багровую массу. Отвисшая челюсть позволяла видеть длинные зубы, пожелтевшие от табака. Фонарь осветил бедра и толстые руки, сведенные к центру тела.

— Господи, спаси и помилуй, — ужаснулся Морфи.

Тело тетушки Марии было вспорото от грудины до паха, и отвернутая кожа держалась, поддерживаемая ее собственными руками. Как и у сына, большинство органов у нее было извлечено, и в пустой пещере живота, обрамленной ребрами, проглядывала часть позвоночника. Вулрич заскользил лучом вниз к паху.

— Нет, довольно, — остановил его я.

Дикий крик снаружи разорвал ночную тишину. Как по команде, мы бросились к входной двери.

Покачиваясь, перед телом брата, закусив губу от горя, стояла Флоренс Агуиллард. В правой руке она держала дулом вниз длинноствольный «кольт». Голубые цветы на ее платье стали невидимы, в некоторых местах скрытые кровью. Она стояла молча, но тело ее сотрясали беззвучные рыдания.

Мы с Вулричем медленно спустились по ступенькам. Морфи и один из людей шерифа стояли на веранде. Из-за дома вышла вторая пара и остановилась недалеко от Флоренс. Справа от них держался Туисан. Слева от Флоренс мне было видно висящее на дереве тело Ти Джина, а рядом с ним стояли четвертый из помощников шерифа и Брушар, оба с пистолетами в руках.

— Флоренс, — тихо позвал Вулрич, пряча пистолет в кобуру на плече. — Положи пистолет, Флоренс.

Она дернулась всем телом и обхватила себя за талию левой рукой, а потом слегка наклонилась вперед и медленно покачала головой.

— Флоренс, — повторил Вулрич, — это я.

Она повернула голову в нашу сторону. В глазах ее отразилось страдание и боль, а еще вина и ярость, — каждое из этих чувств, перемешанные в ее охваченном смятением разуме, стремилось взять верх.

Она медленно подняла оружие и навела его на нас. Я видел, как люди шерифа вскинули оружие. Туисан замер в позе опытного стрелка, и ружье в его руках не дрожало.

— Нет! — громко крикнул Вулрич, поднимая правую руку. Я видел, как полицейские с сомнением посмотрели сначала на него, затем на Морфи. После его кивка они немного расслабились, но продолжали держать Флоренс под прицелом.

Дуло «кольта» от Вулрича повернулось ко мне, и Флоренс по-прежнему медленно качала головой.

— Нет, нет, нет, — тихо, как в трансе, твердила она произнесенное Вулричем слово.

Дальнейшее произошло очень быстро. Неожиданно резким движением Флоренс развернула пистолет, вложила дуло в рот и спустила курок.

В тишине ночи выстрел прозвучал, как пушечный залп. Захлопали крыльями потревоженные птицы, и мелкая живность зашуршала в зарослях, торопясь забраться подальше в их глубину. Тело Флоренс с изуродованным черепом рухнуло на траву. Вулрич тяжело опустился на колени рядом с ней и приложил руку к шее, проверяя пульс, а левая рука его коснулась ее лица. Затем он приподнял ее и прижал лицом к своей промокшей от пота рубашке. Рот его широко раскрылся: трагическая развязка причинила ему боль.

Вдали замигали красные сигнальные огни. А где-то дальше послышался шум лопастей вертолета, рубящих ночную мглу.

Над Новым Орлеаном занималось серое, набрякшее сыростью утро. В этот час запах Миссисипи чувствовался особенно сильно. Я вышел из гостиницы и обогнул квартал, чтобы хоть немного размяться и развеяться. В итоге ноги привели меня на улицу Лойолы. Избыток транспорта добавлял воздуху духоты. Небо хмурилось, намекая на дождь темными тучами, которые своей тяжестью пока только прижимали к земле жару. Стоя у ратуши, я прочитал купленную в автомате местную газету «Таймс пикейун». Газетные страницы пестрели заметками и статьями о коррупции. Приходилось удивляться, как при обилии материалов такого сорта газета не расползлась от гнили: два полисмена были арестованы по обвинению в торговле наркотиками; начато федеральное расследование деталей проведения последних выборов в Сенат, и подозрения касаются бывшего губернатора. Да и сам город воплощал собой порчу. Чего стоил один только мрачный торговый район Пойдрас. Трудно сказать, город ли заражал своим духом обитателей или часть горожан отравляла город своим присутствием.

Вернувшись с полей сражений Второй мировой войны, Чеп Моррисон выстроил впечатляющее здание ратуши, дабы свергнуть миллионера мэра Мейстри и втащить, наконец, Новый Орлеан в двадцатое столетие. Кое-кто из старых друзей-приятелей Вулрича вспоминают его с нежной грустью, тем не менее, при нем коррупция в полиции достигла особенно широкого размаха, процветали рэкет, проституция и игорный бизнес. Даже три десятилетия спустя департамент полиции Нового Орлеана никак не мог справиться с наследием тех времен. Количество жалоб на неправомерные действия полиции более тысячи в год.

Департамент полиции Нового Орлеана был основан по «долевому» принципу, как и полицейские силы в других южных штатах. Задача созданного в восемнадцатом веке департамента состояла в наблюдении и контроле за рабами. При поимке сбежавших рабов часть награды доставалась полиции. В девятнадцатом веке полицейские чиновники обвинялись в насилии, убийствах, участии в судах линча и грабежах; за взятки они смотрели сквозь пальцы на азартные игры и проституцию. Из-за ежегодных выборов полиции приходилось продавать свою лояльность двум основным политическим партиям. Полиция манипулировала выборами правительства, запугивала избирателей и даже принимала участие в погроме умеренных в Институте механики в 1866 году.