не спасает от бед. Скрывающий правду – от себя ли, от тех, кого эта правда касается, – отказывается, в сущности, от борьбы, разоружается и уже как бы признает свое поражение. А те, кто заинтересован в неправде, получают «режим наибольшего благоприятствования». Торжествуют грубая сила и разрушение.

Виктор Каспаров рассказал следующее. В Мары произошла авария – перевернулся автобус с детьми. Несколько человек погибло. Естественно, стали искать виновных. И конечно же, им был водитель автобуса, тоже пострадавший, попавший в больницу. У него оказалось удостоверение водителя второго класса. Нашелся человек, который заявил, что водитель не заканчивал курсов по повышению классности с третьего на второй, а удостоверение получил с помощью Каспарова за взятку в размере 200 рублей.

Каспарова вызвал следователь, объявил, в чем он, Каспаров, подозревается, и приказал никуда не уезжать, так как на него заводится уголовное дело.

С самого начала дело это было сомнительным, потому что водитель и без удостоверения, полученного с помощью Каспарова, имел право перевозить детей и перевозил. Какое же отношение к аварии имеет Каспаров? Но сам факт привлечения Каспарова к суду в связи с делом об аварии говорил о многом. Правдами и неправдами доказав взятку, они свяжут ее с гибелью школьников, а там…

Обычаи и нравы местной милиции и прокуратуры Каспаров знал по делу Клименкина слишком хорошо и… не выдержал.

Он опять поехал в Москву искать правды и защиты. Теперь для себя.

Его трудно было узнать. Лицо бледное, глаза как-то погасли и блуждали, не останавливаясь, ничего не осталось от его решительного, прямого взгляда… Рассказывая, он машинально перескакивал с предмета на предмет, мне стоило большого труда понять, что же все-таки произошло. Помог Василий Железнов. Похоже, он поехал с ним как сопровождающий – для поддержки.

Это опять была какая-то мистика, чертовщина. Каспаров – и взятка? Такое не укладывалось в голове. Однако жизнь научила: доверяй, но проверяй, не тешь себя иллюзиями, не ослепляй предвзятостью. И я тотчас, впрямую – как он сам когда-то Клименкина (на первом допросе) – спросил его:

– Скажи честно, брал? Я помогу тебе в любом случае, помогу чем только смогу, но все же мне важен факт: брал?

Вот она, вот она опять – то ли ирония, то ли усмешка, то ли высшая справедливость судьбы! Он был сейчас передо мной в роли Клименкина, а я в его роли, «инспектора и защитника» – ситуация похожая на ту, что была в Туркмении семь лет назад…

– Нет, не брал, – сказал он, – ложь это. Они накрутили.

Ложь, конечно, ложь, и не связано с аварией, но опять – точно так же, как в истории с Клименкиным! – не в самом факте взятки даже было дело. Сам факт интересовал меня лишь чисто психологически… Дьявольский ход был найден противниками: уличить, поймать на том, в чем сами бесконечно грешны. Стянуть на свой низкий уровень – и растоптать.

Представляю, с каким злорадством занимались этим делом ревнители тамошнего «правосудия», это не просто наслаждение было для них. Это был восторг и победа. Они и душу отводили, они и утверждали себя. И заботились о своей безопасности. Тот, кто когда-то так решительно и бесстрашно восстал против их системы ценностей, против «двойной» их справедливости (для других – одна, для нас – другая) – он теперь был в их руках, он оказался таким же, хотя все еще не признавался в этом. Так заставить! Раздавить! Ату его!..

Ясно, что это была месть. Долго ждали они. И дождались.

Боялись, наверное, выступления газеты. Ведь приезжали же корреспонденты из Москвы. Но время прошло, а в печати ничего не выходило.

Значит, можно.

Ату его!..

«Волки гонят оленя»

Все это я подумал сразу. Хотя и были еще сомнения. Мало ли… Ведь всех тонкостей дела я не знаю. А вдруг и на самом деле здесь что-то нечисто?

И вот не могу удержаться, чтобы не привести чье-то стихотворение, которое прочитал мне мой друг по памяти:

Волки гонят оленя. Волки гонят оленя.

Волки знают, что он устанет.

А может быть, встать на колени?

Попросить пощады у стаи?

Близко серая стая… Близко серая стая…

Вот обходит его волчица…

А может, это игра такая?

Может быть, ничего не случится?

А может, зря говорят про волков?

А вдруг они не враги?

Но древний опыт веков, всех веков

Беги! – говорит. – Беги!

Волки гонят оленя,

Волки знают, что он устанет.

Над равниной заря алеет,

А в его глазах – ночь густая…

Каспаров производил впечатление загнанного… Но, может быть, он преувеличивает? Может быть, ничего не случится? Так думал я. Но не он. У него был большой опыт в отношениях со следователями и милицией – не то что у меня (с одной стороны – Жора Парфенов, с другой – газета Центрального Комитета КПСС). Он хорошо знал, что они делали с Клименкиным, с Анатолием Семеновым и с другими – теми, о которых он тоже знал, но которые никак не причастны были к делу Клименкина.

Потому что безнаказанность. Потому что «угрызения совести начинаются там, где кончается безнаказанность». А она не кончалась. Она, наоборот, торжествовала! Вот ведь и адвокат из Москвы приезжал, и корреспонденты один за другим, и даже пленум был, ну и что? Съели? Клименкина освободили, ладно уж, хватайте эту «кость», подавитесь. А в остальном… Семенова сжевали, теперь и еще одного сжуем!

Он периодически вздрагивал – дрожь волнами ходила по его телу, я хорошо знаю это состояние, у меня бывало. Состояние загнанности, когда ты – один, а их – много. Василий Железнов не спускал с него глаз, как с ребенка.

– Тихо, Виктор, – сказал я. – Погоди. Сначала надо успокоиться. Ты же знаешь. Помнишь, что ты говорил Семенову?..

Тут я осекся. Этого нельзя было говорить, тут я дал маху. И пытался поправить дело бодростью тона.

– Ты – гражданин Союза, запомни это. Страх – самый главный наш враг. Слушай внимательно. Надо встретиться с Беднорцем, это раз. Ты не встречался с ним? Ну вот, обязательно с ним. А главное: все четко напиши, чтобы было твое письменное объяснение, понял? Тогда нам легче будет тебе помочь. Я вот что сделаю: напишу, во-первых, письмо Аллакову, я слышал, что он теперь член Верховного суда республики. Эх, жалко, что не вышла повесть – он ведь там один из героев, легче мне было бы… – ну да ладно. Затем – письмо главному редактору газеты – он в курсе дела Клименкина, если повесть не