– Люк, поручаю тебе почетное задание разбить эту штуку.

Агент вновь задумался, откуда вдруг такая доброта, однако решил, что сейчас не время для пререканий. Взяв в руку стекло, он оценил его вес. Фунта два-три. Стекло толстое. Тут пригодился бы молоток, но, возможно, хватит и ботинка.

Положив стеклянный контейнер на ковер, Люк с силой нажал на него каблуком. Ничего. Он повторил попытку. Стекло треснуло. Он нажал на его еще раз. Стекло разлетелось осколками.

Агент осторожно извлек из них небольшую книгу.

– Пусть сначала взглянет наш историк, – сказал президент.

Люк протянул книгу Кэти.

Та открыла ее и быстро пробежала глазами несколько страниц. Спустя минуту она оторвала взгляд и воскликнула:

– Вот это да!

Зальцбург

09.50

Кассиопея сидела у себя в номере. В ее мыслях царил полный разброд. Обычно все вокруг казалось ей удивительным. Деревянные балки потолка, вышитые скатерти, раскрашенные баварские сундуки, старинная тиковая мебель. «Золотой олень» скорее напоминал музей, чем гостиницу. Но сегодня эта красота оставила ее равнодушной. Ее занимало лишь одно – как выбраться из жуткой катавасии, в которую она угодила.

Отец наверняка покраснел бы за нее. А вот Хусепе ему понравился бы. Но отец, хотя и умный во многих вещах, в других был совершенно наивен. Одним из его главных заблуждений была религия. Он всегда веровал в существование некоего божественного промысла. По его мнению, людям – каждому человеку – ничего не остается, как следовать этому божественному плану. Если следовать правильно, то наградой будет вечное блаженство. Если нет – впереди несчастного ждут лишь холод и тьма.

К сожалению, отец ошибался.

Кассиопея пришла к этому выводу вскоре после того, как он умер. Ей, всем сердцем любившей отца, было трудно принять его смерть. Увы, никакого божественного плана не было. Не было никакого спасения. И даже самого Небесного Отца. Это были лишь сказки, придуманные теми, что хотел с помощью религии подчинить себе других людей.

И это не давало ей покоя.

Согласно учению мормонов, ни один из полов не должен обижаться, если какие-то права и обязанности доставались другому полу. Это было особенно верно по отношению к женщинам. По идее, каждая женщина появлялась на свет с неким божественным предназначением. Самым главным в ее жизни было материнство. Служение семье считалось ее высоким духовным призванием.

По мнению Кассиопеи, эта риторика была призвана замаскировать тот факт, что женщине никогда не получить священного сана, да и вообще какой-либо значимой роли в Церкви. Последнее было исключительно привилегией мужчин. Но почему? Лично она сама не видела в этом никакого смысла. Кем была она в возрасте двадцати шести, когда до нее дошло, что на самом деле это означает? Вскоре после того как умерла ее мать, ее религию создали мужчины, и они же главенствовали в ней. Это божий промысел? Вряд ли. В ее намерения не входило посвятить свою жизнь детям и быть послушной мужу. Нет, ничего дурного ни в том ни в другом, конечно же, нет, но это точно не для нее.

Изнутри Кассиопею как будто жег огонь. Ей вновь вспомнился концерт в Барселоне. Место встречи выбрал Хусепе. Так называемый «Самый маленький в мире театр». Некогда дом знаменитого художника, он действительно стал самым маленьким театром мира. Здесь, в интерьерах XIX века, при свечах, звучали произведения Шопена, Бетховена, Моцарта.

Как там было прекрасно!

Потом они вместе поужинали и поговорили о Церкви, что было вполне в духе Хусепе. Сейчас Кассиопея со всей ясностью вспомнила, что эта тема вскоре сделалась ей неприятна. Но она его не перебивала, ибо считала тогда своим долгом внимать словам мужчины.

– На прошлой неделе в южной Испании произошел один случай, – сказал он. – Мне о нем рассказал отец. Один из членов Церкви подвергся нападению и в результате был избит.

Кассиопея была потрясена тем, что услышала.

– Но почему?

– Когда я услышал об этом, то подумал про Нефи, проходившего мимо Лабана, который пьяный лежал без сознания на улицах Иерусалима.

История Лабана была ей известна. Он отказался вернуть набор медных табличек с письменами, из-за которых семья Нефи должна была оставаться покорной.

– Нефи понял, что этот спящий посреди улицы пьяный и есть Лабан, и ему показалось, что сам Дух велит ему его убить. Нефи попробовал бороться с этим чувством. Но Дух повторил приказ еще дважды. И тогда он убил Лабана и написал, что лучше пусть один человек умрет, чем целый народ погибнет в безверии.

Кассиопея поняла: эта мысль не дает ему покоя.

– Почему Небесный Отец приказал Нефи это сделать? – спросил Хусепе. – Ведь это противоречит всем понятиям о добре и праведности.

– Наверное, это просто такая история.

– А как же жертвоприношение Авраама, едва не убившего собственного сына? Ведь Бог приказал ему принести в жертву Исаака, хотя в Писании сказано: не убий. Авраам не стал возражать. Он был готов убить Исаака, и лишь ангел вовремя остановил его руку. А вот Бог, похоже, был рад такой покорности. Об этом говорит сам Джозеф Смит.

– Но ведь это лишь притча, а не реальное событие.

Хусепе озадаченно посмотрел на нее.

– В Книге Мормона во всем есть доля истины.

– Разве я сказала, что это неправда? Просто это скорее поучительная история, нежели реальное событие.

Кассиопея хорошо помнила, что Хусепе не спешил соглашаться с ней. Для него Книга Мормона была абсолютной истиной.

– Я же не говорю, что убил бы собственного сына, – возразил он. – Но Аврааму хватило мужества подчиниться Небесному Отцу. Он был готов выполнить любое его повеление.

И Коттон, и Стефани утверждали, что Хусепе убил американского агента. Возможно ли это?

Бо́льшую часть разговора в зальцбургской часовне Кассиопея не слышала, за исключением последних нескольких фраз, сказанных до того, как она шагнула внутрь. Хусепе никогда не был склонен к насилию. Насколько ей было известно, это просто не в его характере. Его яростное нежелание признаваться в убийстве выглядело правдоподобным.

Женщине не давал покоя вопрос: что, если ею манипулируют? Сказать по правде, она была зла и на Коттона, и на Стефани. Одному здесь просто было нечего делать – можно подумать, она совершенно беспомощная… Другая же просто была лгуньей. Кассиопее было неприятно вспоминать вчерашний вечер, когда она пошла в номер к Коттону. Наверно, зря она назвала его ослом. Но она действительно была сердита. Впрочем, она и сейчас злится.

Но она любила Коттона.

Когда-то она любила и Хусепе… И как только она допустила этот хаос?