гостя самого Людовика XIV. При такой профессии будущее дворянина Бартоломео Карло Растрелли грезилось радужным и безбедным.

Скульптурная школа Флоренции, где начиная с XIII века трудились крупнейшие ваятели Италии, заслуженно считалась одной из лучших в Европе. Пытливому ученику наставники открывали секреты ювелирного искусства, сооружения дворцов и храмов, секреты основ гидравлики. Единственно, чего не могла предоставить даже талантливым ученикам обнищавшая ныне Флоренция, это регулярных заказов и постоянного заработка. Но подобные обстоятельства не смущали юного скульптора — мир был велик, голова полна грандиозных замыслов, а сердце — уверенности в грядущем успехе.

Летом 1698 года двадцатитрехлетний Бартоломео Карло Растрелли, исполненный великих желаний, обремененный многочисленными родительскими наставлениями и значительно меньшим количеством золотых монет, въехал в Рим через Порта дель Пополо.

Прямо перед ним высились две церкви: Санта-Мария-ин-Монтесанто и Санта-Мария-деи-Мираколи, воздвигнутые кавалером Лоренцо Бернини; за спиной стояли городские врата и церковь Санта-Мария-дель-Пополо, украшенная внутри им же. В этом был добрый знак, доброе предзнаменование. И Растрелли твердо уверовал, что сумеет покорить великий город.

Рим не заметил появления молодого честолюбца. За двадцать с лишним веков существования его мостовые топтали пришельцы из разных стран и городов, рабы и императоры, разъяренные воины и фанатичные проповедники, гениальные художники и завистливые неудачники. Он всех принимал в свое лоно, оставляя в памяти имена лишь немногих.

Увы, прошли те благие времена, когда глава Церкви мог тратить любые суммы на украшение своего города, своих дворцов. Италия изнемогала под тяжестью испанских налогов. Трон папы колебался под натиском волн народных возмущений, и новые произведения искусства мало волновали Иннокентия XII. В неудачное время прибыл Бартоломео Карло Растрелли в Рим.

Год, прожитый в этом городе, не прошел для молодого скульптора бесследно. Именно здесь он воочию увидел и профессионально осознал лучшие творения своего кумира — Бернини. Здесь, в Риме, окунулся в мир активно обращенного к зрителю искусства барокко. Постигнув законы его патетической взволнованности, динамизма и даже театрализации композиционных решений, он уже никогда больше не мог забыть их, изменить им.

Свою любовь Бартоломео Растрелли постарается в будущем передать сыну.

В Риме не только определилось творческое кредо скульптора, здесь начался тот путь, который в конце концов привел его в Россию, в новый город на Неве.

Темпераментный, живой Бартоломео Карло не мог не общаться, даже должен был встречаться и беседовать с многочисленными фламандскими и французскими художниками, спешившими посетить древний Рим — эту Мекку искусства. Результатом встреч явилась твердая убежденность — ехать в Париж, к пышному двору Людовика XIV, где наверняка можно получить долгожданные заказы и проявить свой талант. Римский опыт, правда, подсказывал, что ехать без каких-либо рекомендательных писем, надеясь только на свою счастливую звезду, бессмысленно. И Растрелли нашел себе покровителя — старого французского дипломата, близкого друга покойного кардинала Мазарини, аббата Атто Мелани.

Не исключено, что именно в Риме произошло еще одно немаловажное событие в жизни Бартоломео Растрелли — знакомство с юной итальянской дворянкой. Торжественная церемония обручения состоялась в любимой Флоренции в присутствии всего немалочисленного семейства Растрелли. А через несколько недель карета увезла синьору и синьора Растрелли на север, во Францию. Больше скульптор никогда не увидит Италию и родной город на берегах Арно.

Нам неизвестно, как принял Париж молодую флорентийскую чету. Остается невыясненным, какое впечатление произвел на Растрелли город. Для нас, впрочем, важно одно и, пожалуй, главное известие, что в 1700 году у синьоры и синьора Растрелли родился мальчик, названный в честь деда Франческо Бартоломео.

Именно этому мальчику, появившемуся на свет в последний год старого века, суждено было стать одним из величайших зодчих России XVIII столетия.

В каких условиях жил и воспитывался юный Франческо Бартоломео? Что споспешествовало зарождению его будущих привязанностей и вкусов?

За шестнадцать лет пребывания во Франции его отец создал лишь одно произведение — пышное надгробие бывшему королевскому министру Симону Арно, маркизу де Помпонну. Кроме этого было немало проектов, рисунков, набросков и даже, возможно, моделей, но все они так и не нашли своего воплощения в бронзе и мраморе. Увы, слепая приверженность манере и приемам великого Бернини в глазах французов, всегда инстинктивно тяготевших к классицизму, выглядела жалкими потугами провинциала, незнакомого с утонченными вкусами королевского двора.

Совсем не случайно через десять лет после создания надгробия де Помпонну прозвучали суровые слова критика: «Эта работа Бартоломео Растрелли, итальянца, который в этом случае отдал дань современным и историческим вкусам своей страны… в ней не чувствуется ни правды, ни хорошего вкуса, а общее впечатление не оставляет сознания удачной выдумки…» Но разве могут иронические усмешки придворных смутить самоуверенного и честолюбивого провинциального дворянина, решившего во что бы то ни стало достичь своей цели? Растрелли напряженно работает в своем ателье, ожидая будущих заказчиков. Он ищет выгодных покровителей, без которых так трудно жить в Париже. Наконец вдова маркиза де Помпонна знакомит его с папским нунцием, епископом Филиппом Антонио Гуалтерио. Епископ — итальянец и собиратель медалей. Он может и должен помочь скульптору-соотечественнику. Через епископа Растрелли приобретает безотказный, по его мнению, ключ к признанию и успеху — титул графа Папского государства и орден Иоанна Латеранского.

Честолюбие скульптора удовлетворено. Его распирает от гордости: флорентийская родня может завидовать и восхищаться им. А понесенные расходы, значительно уменьшившие приданое жены, он скоро возместит благодаря заказам, которые теперь обязательно появятся. Но придворный кодекс суров: первоначальное мнение о небогатом провинциале не способен изменить даже купленный титул.

О заботах и треволнениях родителей сын, скорее всего, и не ведал. Он жил в своем увлекательном мире. По-настоящему — даже в двух мирах. Один — прогулки по улицам, площадям, паркам Парижа, мимо красивых и величественных дворцов, которые так интересно разглядывать. Другой — дома, среди висящих на стенах гравюр, среди рисунков и набросков отца, рядом с призывно чистыми листами бумаги, свинцовыми карандашами и чернилами, так ужасно пачкающими руки.

Впрочем, какие-либо сведения о годах детства и отрочества будущего архитектора нам не известны. Мы можем лишь высказывать различные предположения и догадки. Вероятнее всего, что Растрелли-отец, мечтавший, как и большинство родителей, увидеть в сыне продолжателя своего дела, тратил немало времени на обучение Франческо Бартоломео рисунку, лепке, основам архитектурной композиции, медальерного искусства, строительного дела, гидравлике, то есть всему тому, что сам изучал во Флоренции.

Зная по свидетельствам современников о южном темпераменте и вспыльчивом характере Растрелли-старшего, можно предположить, что занятия эти не всегда проходили спокойно.

Размеренное течение жизни Франческо Бартоломео нарушает известие о смерти Людовика XIV и восшествии на престол пятилетнего Людовика XV. Вместе с тысячами парижан Франческо спешит увидеть все траурные церемонии и коронационные торжества. Он так увлечен, что даже не замечает озабоченности отца. А у скульптора действительно немало поводов для волнений.

Умонастроения художников Франции осенью 1715 года прекрасно