Однако – несмотря на все его странности – Славка выбыл из списка подозреваемых.

– В общем, Семен – такой, себе на уме. Ни с кем вроде и не ссорился, но не сказать, чтоб и дружбу водил. Убить… не знаю. Он как-то кота повесил. Ему лет двенадцать было. Семену, в смысле. Характер закалял. Его папашка вечно обзывал слюнтяем, вот Семка из шкуры и лез, обратное доказывая. Повесить-то повесил, а потом плакал. И на могилку цветы носил. Коту… придурок!

На похоронах Светланы Семен держался спокойно. Не чувствовал за собой вины? Или повзрослел, научился сдерживать эмоции? Да и может ли смерть кота являться основанием для обвинения?

– Я… ну, я про себя рассказал уже. Вроде и повод папашку ненавидеть есть, и деньги мне нужны – а кому они не нужны? Да только способ – кривой. Я б с папаши и начал. Потом мы и наследство поделили бы, всем хватило бы…

Резонно. И не похож Стась на отравителя. Впрочем, Вика слабо представляла себе, каким должен быть отравитель. Умным. Стась определенно не дурак, если сумел разобраться с тем, как его отец подставил, и обмануть его… шантажировать его собрался.

Вика припомнила Антона Сергеевича и попыталась представить, как он на шантаж отреагирует.

Представила. Вздрогнула. Похоже, с нервами у Стася тоже полный порядок.

И руки – правильные. В сарае том он небось сам все делал. И мотоцикл восстановил. И, значит, сумел бы рецептом воспользоваться.

– Ты остаешься… – продолжил Стась, докурив. Окурок он потушил о ботинок и спрятал в пакетик. А пакетик – в карман.

– Я?!

– Ну да. Ты решила грохнуть свою мамку и ее хахаля, чтоб наследство получить. Но если только их, тогда сразу понятно, кому все это на руку. А тут отравитель вроде как не с вашей семейки начал. Светка. Потом – Славка. А потом и твои… и ты уже – не подозреваемая.

Теория эта была отвратительной, но следовало признать, что вполне логичной. Как и та, которую озвучил Антон Сергеевич. Вика потерла шею, пытаясь избавиться от ощущения петли, которая медленно на этой шее затягивалась.

– Я никого не убивала.

– Угу, – неопределенно ответил Стась. Поверил ли? Вика бы себе не поверила. – Кто еще… папашка!

Вот эту версию Вика в принципе не рассматривала.

– У Светки были свои закидоны, год от года круче. Если бы наружу вышло, что она в психушке лежала или по докторам бегала, папашкина репутация рухнула бы. А репутация для него – дороже Светки. Славка тоже номера откалывал. С твоими же… а допустим, что на тебя он это дело повесит. Тут и пиар ему – семейная трагедия. И козел отпущения. И сам – чистенький. В его характере.

Вика даже не нашлась, что ответить. Убить собственных детей во спасение репутации?!

– А Елизавета? – спросила она, обхватывая себя руками. От речушки тянуло прохладой, и комары слетались на белое Викино тело.

– Ну… самой-то ей – зачем? А вот по его указке – вполне. Такая уж у нас семейка. Ненормальная. Ты спрашивай, ежели чего, я отвечу. Мне охота с этой грязью расплеваться – и на работу.

– Эльвира?

– Элька? Ну… мелкая пакостница. Она с Семеном давно роман крутит, только это бесперспективняк полнейший. Папашка этой свадьбы в жизни не допустит. Элька – не того полета птаха. А Семка не пойдет против его слова. Вот и тянется у них это…

Возвращались они в полной темноте. Стась загнал мотоцикл в сарай и поинтересовался:

– Сама дойдешь? Мне тут кое-чего доделать надо.

– Дойду.

Он вручил Вике фонарик и велел:

– Если на охрану напорешься, скажи, что я тебя умыкнул.

– Спасибо.

Стась аккуратно пожал ей руку.

– Ты, это… приглядись к Сереге. Он хороший.

– Обязательно.

До дома Вика добралась без приключений. И дыру в ограде нашла. А оказавшись в саду, растерялась. Идти нагло, через парадный вход, или штурмовать виноградные лозы?

Вот о чем она только думала, сбегая?

Упражнения с канатом никогда не относились к числу ее любимых. Вообще, с физкультурой у Вики отношения складывались неоднозначные… но если ее поймают, то запрут наверняка. И Вика, вздохнув, вцепилась в виноградную плеть. Как ни странно, подниматься было даже легче, чем спускаться. Она добралась до подоконника, легла на него, ухватилась за его край и порадовалась, что у нее хватило ума оставить окно открытым.

– И где это ты гуляла? – Серега вцепился в ее рубашку и втянул Вику в комнату. – Знаешь, дорогая, меня начинают терзать смутные подозрения…

Вот… вот чего Вика не учла, так это собственной невезучести.

– Изменила?

– Да разве ж я посмею…

Не спалось. Прежде с Антоном Сергеевичем подобной беды не приключалось. Он обладал крепкими нервами и изрядной долей цинизма, что позволяло ему относиться к жизненным неурядицам свысока. И вот – не спалось.

Из-за разговора с Серегой, которому надо было бы случиться давно.

Сердце ломило. Нудно екало в груди, ворочалось – нехорошо как-то, словно все вдруг навалилось на него, и – сразу.

Он не любил никого, кроме себя? Так Серега сказал?

Неправда!

Все, что он делал, чего добивался, – это ради них. Они ж дети. Глупые, бестолковые дети, которые сами не понимают, чего хотят. Антон Сергеевич защищал свою семью, и вот теперь он ее лишился.

Славка… тогда он еще не чувствовал своей ответственности за сына. И, честно говоря, подумывал о том, чтобы написать отказ от него. Удержался. И возился с младенцем. В молочную кухню бегал. Смеси делал. Кормил. Стирал пеленки. Учил разговаривать… ну да, отдал его отцу, когда Славка подрос, так ведь причины были веские. Понял, что, если не начнет работать, так и останется на всю жизнь в прислугах.

Мозги у него имелись. Желание – тоже. И привычка работать. А вот времени не хватало.

Отец помог, пусть и запивал, уже привычно, но Славка не позволил ему спиться вконец…

…Светка. Родилась через год после свадьбы. Машке он про Славку сказал, свозил туда, познакомил с ним, и она, дурища, предлагала ребеночка забрать. Жалостливая.

Притворщица!

Бабы не любят чужих детей. Антон не мог ей позволить издеваться над его сыном. Пусть за своими присматривает. За Светкой… он крепко разочаровался, когда узнал, что девка родилась. И с трудом заставил себя взять ее на руки. Красная. Морщинистая. Орет. И Машка над нею квохчет, как курица.

Себя запустила. Про дом забыла. Только о Светочке своей и говорит… спираль поставить решила. Он запретил. И правильно сделал, иначе не было бы Сереги. А он кобенится, нос от отца воротит. Родился уже норовистым. Не спал почти. Брыкался. И Светка хныкала.

В доме – бедлам, пахнет молоком и пеленками. Машка в слезах вечно, только и способна жаловаться, все-то ей не так и не эдак… к себе не подпускает – с третьим дитем, мол, она не управится. Ну и чего было обижаться, что Антон на других стал поглядывать?