* * *

Отвертка, бригадир Халиф и боец Тимур, едва умещающийся на заднем сиденье «Патроля», подъехали к гаражам. Бригаду Халифа Отвертка подтянул всего два месяца назад с подачи капитана Никника, главного достижения всей своей вербовочной работы. Уже полгода Эдик предчувствовал скорый напряг с отвязавшимся вконец Баяном. И заранее подготовил тех, кто будет давить бунты в главной бригаде. Типа пулеметного отделения или заградотряда.

Несколько кавказцев и среднеазиатов, прошедших Карабах и Таджикистан, подходили для этой роли лучше кого бы то ни было. Особенно Халиф, дослужившийся до подполковника.

Правоверный мусульманин Тимур был так проспиртован и обкурен, что Эдик не выдержал и открыл окно. Халиф затормозил и обернулся к единоверцу:

– Хряснешь председателя. Мужик лет пятидесяти, роста среднего, волосы черные, идет с портфелем. Главная примета – с ним телка-бухгалтер, – проинструктировал он. – Получишь сто баксов… – он на секунду задумался, – и бутылку пива.

Тимур улыбнулся, обнажив двадцать семь кривых зубов, вывалился из машины, неторопливо направился к конторе гаражного кооператива, прислонился к стволу обледеневшего дерева, закурил и замер в ожидании, не отрывая взгляда от двери.

Через десять минут, пропустив полдюжины человек, он расслабился и потянулся. Как раз в этот момент из офиса вышел высокий молодой блондин с папкой, рядом с ним шла симпатичная длинноногая красотка. Как только пара поравнялась с Тимуром, он резко отлепился от ствола и со всего размаху засадил блондину в челюсть. Мужик распластался на газоне, девица завопила благим матом, за что тут же была аккуратно отправлена на ближайшую клумбу все той же карающей рукой. Тимур быстро побежал к машине, по дороге своей тушей опрокинув еще двоих прохожих.

Пока он забирался на заднее сиденье, а Халиф, матерясь последними словами, разворачивал машину, Отвертка заметил, как из конторы неторопливо вышли председатель под ручку с бухгалтершей.

– Ты, козел! – орал Халиф, на полной скорости вписываясь в поворот. – Сказано же: лет пятьдесят, волосы черные! Ты дальтоник?

– Слушай, – оправдывался Тимур, – прости, получилось так. Он, когда мимо шел, у телки спрашивает: «Чего задержалась?» А та отвечает: «В бухгалтерию зашла». Ну а я ж помню, что он с бухгалтершей должен быть…

– Баран драный! – надсаживал глотку Халиф. – Тебе что говорили, козлина! Все запорол! Сам теперь сто баксов должен, понял?!

Тимур виновато посмотрел на бригадира:

– Отдам, отработаю, прости, Халиф… Но пива-то можно?..

Отвертка обреченно вздохнул, вытащил мобилу, набрал номер Колокольчика.

– Да знаю уже, – тут же жизнерадостно сообщил ему Леха. – Что, полгаража перебить решили, пока до клиента доберетесь? Двое уже в больнице. Ладно, не парьтесь, так даже веселее. Ха-ха-ха-ха-ха!!!

Эдик отключил трубку. Потер суточную щетину и откинулся на сиденье.

Что я делаю? А главное – зачем?

Селезнев нервно потер пухлой ладошкой потеющую лысину, снял очки, беспомощно посмотрел на Михаила. Без них он вполне тянул на простодушного младшего клерка в какой-нибудь мелкой сбытовой фирме. Отвертка поразился той резкой перемене, произошедшей с нотариусом. Этот потекший слизняк, ерзающий сейчас на жестком стуле, ничем не походил на того спокойного и уверенного в себе человека, которым он был час назад во дворе. Такая способность к мимикрии почти пугала. Что он выкинет через час, через минуту?..

– Я не понимаю…

– А понимать не надо!

Эта картина навсегда впечаталась в память Ученого.

Леся, стремительной коброй метнувшаяся к зазевавшемуся Беседе, вырывающая совершенно бесполезный в его руке пистолет, перегибающаяся через стол… Бешеные глаза, дикий звериный оскал, костяшки хрупких пальцев, побелевшие от напряжения. И тихие мурлыкающие слова:

– Я сейчас скажу, что надо делать, и ты, гнида, это сделаешь.

И в подтверждение – такая заковыристая матерная тирада, что даже видавший виды, точнее, слыхавший слыхи, Джон несколько отступает назад и уважительно крякает… Затравленный взгляд Селезнева. Откуда-то издалека тихий голос Отвертки: «Сделаешь». Кривая усмешка, скрежет стула, скрип половицы…

Ученый тряхнул головой. Наваждение? Нет… В натуре… Ну и женушка! Не зря свои дюдики читает и всяких «Крепких орешков» смотрит. Ишь, как бедолагу застращала. Краем глаза он заметил, как брови Беседы медленно ползут вверх, а нижняя челюсть с той же скоростью опускается вниз. Да, брат, посочувствовал он Джону, я вот тоже не предполагал, что она, кроме поэтических оборотов, еще и другие знает. И ведь ясно, не репетировала – от души лепит.

А рядом продолжает звучать какой-то чужой, с хрипотцой, голос:

– Пиши, подонок, как все на самом деле было. О заводе и об акциях «Стерхов-Моторс». И побыстрее, без тебя дел хватает.

Дальше – как кадры немого кино. Она протягивает Селезневу «Паркер», тот судорожно хватает его, придвигает стопку бумаги, что-то нервно строчит. Ватная тягучая тишина нарушается лишь скрипом заморского золотого пера и чирканьем Лесиной зажигалки. Она прикуривает, медленно обходит стол, встает за спиной нотариуса. Черное дуло пистолета упирается в жирный загривок. Спина Селезнева резко дергается, перо падает из руки, рикошетом отскакивает от полированной поверхности, прыгает по столешнице, докатившись до края, летит вниз. Селезнев на карачках…

Конец немой сцены.

Снова послышался голос Леси, уже обычный, родной:

– Не психуй, не трону. Просто посмотреть хочу, как доносы стряпают.

– Это не донос. Это правда, – заныл Селезнев, ползая под столом в поисках «Паркера». – Вы ж сами…

Широко зевнув, Эдик направился к выходу:

– Пойду-ка Альберта позову, пора с этим кончать.

– К-какого Альберта?

– Честного нотариуса, – назидательным голосом сообщил Отвертка и вынырнул за дверь.

Подтянутый и очень деловой Альберт брезгливо взял в руки документ, придирчиво изучил его, отложил. Вопросительно уставился на Отвертку. Тот кивнул.

Деловито, как вода в засорившейся канализации, зажурчали хоть и по-русски сказанные, но совершенно непонятные непосвященному в таинства, слова и фразы:

– Активы уже спилили?[4]

– Нет, только скипетр и державу взяли.[5]

Альберт кисло сощурился:

– Кривые меры[6]сами через прикормленных провели?[7]