2 июня, когда Байкалов писал характеристику Строду, Вишневский и его спутники, доплыв до устья Ульи, заночевали в стоявшей на берегу тунгусской урасе[37]. Ее хозяин по фамилии Громов, самой у тунгусов распространенной, видел их впервые, знал, что перед ним «форменные нищие», тем не менее накормил незваных гостей жареной утятиной и сладкой рисовой кашей, а вдобавок снабдил припасами на дорогу до Охотска. «Как это непохоже на некоторых наших русских буржуев», – отметил Вишневский после рассказа о его благодеяниях.

Наутро, после почти полуторамесячных скитаний, вышли к морю. Момент был волнующий, но радость подтачивал вид прибрежных вод, еще «затертых льдом». Рухнули надежды доплыть до Охотска на каком-нибудь рыбацком кунгасе. Опять двинулись пешком, правда уже по траве или по береговой гальке, кое-где припорошенной снегом.

Это была здешняя столбовая дорога. На ней скоро встретили нескольких якутов, отправленных членами ВЯОНУ из Охотска в Аян, к Пепеляеву. Вишневский потребовал у них пакет и прочел лежавшие в нем письма. О содержании он ничего не сообщает, но Грачев, тоже их прочитавший, пишет: «Из бумаг мы увидели весь хаос, интриганство и произвол, чинимый представителями дружины в Охотске. Капитан Михайловский (осенью Пепеляев назначил его комендантом порта. – Л. Ю.) возомнил себя наместником-диктатором Охотского района, ликвидировал возможность работы местного самоуправления (то есть ВЯОНУ. – Л. Ю.), отнял у них в свое ведение доходные статьи, с членами самоуправления обращался как с рабами, за ослушание садил в каталажку, сам жил на широкую ногу, имел выезд, устраивал вечера… В то время, как дружина переносила нечеловеческие страдания, борясь за освобождение края, ее представитель Михайловский оттолкнул от себя необходимую дружине противокоммунистическую общественность. Якутск лучше был связан с Охотском, и взаимная информация у них была лучше, чем с Аяном, отсюда недоброжелательное отношение якутской интеллигенции к дружине».

Спустя десять лет, публикуя дневник и не желая плохо говорить о затерявшемся в советских тюрьмах Михайловском, Вишневский, может быть, просто вычеркнул из своих записей все то, о чем написал его менее чувствительный к таким вещам спутник.

Национальная интеллигенция перешла на сторону красных не из-за Михайловского, и ситуация в Охотске была сложнее, чем изображает ее Грачев, но в одном он прав: Михайловский, при Колчаке назначенный управляющим Томской губернией, на редкость органично вошел в образ колониального администратора, традиционно практикующего поборы с купцов, экзотическое самодурство и светские рауты с участием знающей свое место туземной аристократии. Вся жизнь здесь вращалась вокруг никифоровских складов, и на их сокровища претендовали несколько партий: Михайловскому противостояли не только якутские деятели, но и тот самый капитан Яныгин, который на телеграфной станции Алах-Юнь развешивал по стенам кишки охотских ревкомовцев. К Яныгину примкнул вернувшийся из-под Чурапчи полковник Худояров, а генерал Ракитин в качестве третьей силы выступал против них обоих, в то же время враждуя и с Михайловским. Второстепенные действующие лица перебегали из одной партии в другую.

Сцена была миниатюрной, с востока ее окружало море, с запада – тайга, смерть грозила с обеих сторон, но на шатких подмостках кипели шекспировские страсти. Сюжет пьесы сводился к архетипической борьбе между стражами оставшегося без хозяина сокровища, которое они не могут поделить, ибо каждый стремится завладеть им полностью. А поскольку использовать его можно было лишь в будущем, у проигравших всегда имелось время вновь попытать счастья.

Во всей этой истории для Вишневского важно было прежде всего то, что Михайловский и Ракитин, на чью помощь они с Пепеляевым надеялись, не ладят друг с другом, ни один не контролирует ситуацию целиком, и, значит, получить пушнину будет непросто.

На разговор и чтение писем ушло два часа. Затем их возвратили нарочным, и те продолжили путь на юг, в Аян, а Вишневский с Грачевым – на север, в Охотск.

1

В мае 1923 года Строд находился далеко от охотского побережья. Он вообще ни разу в жизни там не бывал и приморскую весну описал со слов ротмистра Нудатова, в том году наблюдавшего ее приход: «Реки Охота и Кухтуй наполнялись мутной водой и готовились стряхнуть с себя ледяной покров. В одну из ночей реки загрохотали – лед тронулся. От берегов моря оторвалось ледяное поле и медленно отошло вдаль. С приливом лед возвратился, но уже весь поломанный, нагроможденный причудливыми ледяными горами».

В Аянской бухте между льдинами появились белухи. Это было спасением для дружины, сидевшей на фунтовом хлебном пайке, без рыбы и оленины, с редким супом из подстреленных чаек. У людей не хватало сил валить лес, пилить его на плахи, жечь уголь, гнать смолу, но в начале июня, как рассказывал Пепеляев, «пошли дельфины, мы стали их бить и питаться дельфиньим мясом и салом: один фунт мяса и 25 золотников сала на человека».

Парой недель раньше радисты перехватили переговоры двух крейсирующих где-то в Охотском море судов и по шифрам установили, что одно из них – товаро-пассажирский пароход Добровольного флота «Ставрополь»[38], другое – ходившая между Владивостоком и Камчаткой малотоннажная паровая шхуна «Адмирал Завойко». Эти два судна не могли принять на борт большой десант, имелись, следовательно, шансы на успешное сопротивление.

На вершине прибрежной горы Ландор, откуда, как считалось, в хорошую погоду море просматривается на сорок миль, наблюдательный пост выставили по прибытии в Аян, теперь наблюдатели появились и на других окружающих бухту сопках. Оборудовали гнезда для пулеметов. По боевому расписанию ротам Андерса и Рейнгардта следовало занять позицию от складов фирмы «Олаф Свенсон» до так называемой Свиной пади, Сивко, Катаеву и Цевловскому с их людьми – не допустить высадки красных в устье Уйки, а самому Пепеляеву со штабом, комендантской командой и резервом – выдвинуться на береговой обрыв между портом и речкой Аянкой.

В сентябре Вишневский, слабо представляя себе будущий театр военных действий, привез на «Томске» телефонные аппараты и триста верст кабеля. Тащить все это в Якутию было бессмысленно, до весны то и другое без пользы провалялось в Аяне, но сейчас Пепеляев приказал провести связь по линии обороны. Правда, к середине июня работы не были закончены.

Рейнгардт сомневался в возможности сбросить в море десант, который будет поддержан артиллерийским огнем с пароходов, и считал, что в этом случае лучше скрыться в тайге. «У нас нет патронов, – убеждал он Пепеляева. – Единственным способом, по-моему, остается засада и нападение на красных в лесу, в походе, где они не успеют использовать преимущества своего огня».