Все это время наши собеседники постоянно кормили нас обещаниями. «Да, конечно, мы одобряем такие исследования, череп? зубы? Вы этого хотите? Приходите, мы вас ждем!» Таинственные аббревиатуры (ГА РФ, МИД, ЦА ФСБ…), административные тонкости, неясность иерархических порядков, мы-то думали, что приручили их всех. Мы терпеливо относились к разногласиям, возникавшим между ними, к проявлениям их корпоративных амбиций. Мы смиренно переживали даже неожиданные потери некоторых из тех, с кем были в контакте. Потери как в прямом, так и в переносном смысле, так как один из сотрудников, кто сочувствовал и помогал нам в ГА РФ, скончался от инфаркта зимой 2017 года.

Постоянно мы чувствовали, что, когда открывалась одна дверь, захлопывалась другая. Но это было не так уж и важно, ибо у нас не было выбора. Ведь последние останки Гитлера, или так называемые его останки, находятся в России. И нигде больше. Этот бесспорный факт делает их обладателей хозяевами положения и дает огромную власть руководителям российских ведомств. Власть решать, кто может их изучить. Кто и когда.

И так продолжается с 5 мая 1945 года, с того момента, когда в саду канцелярии Третьего рейха бойцы Красной армии обнаружили предполагаемый труп Гитлера. Мы догадываемся, что за эти более семидесяти лет мы далеко не первые, кто пытается уговорить Москву. Все эти ухищрения, чтобы расположить к себе тех, от кого зависит решение, мы с Ланой называем «танец живота». Как и в знаменитом восточном танце, при этом мы должны улыбаться, постоянно улыбаться, несмотря на бесцеремонное и необязательное отношение тех, с кем имеем дело. Несмотря на то что они систематически не соблюдают время назначенных встреч, то дают допуск, то отменяют его в последнюю минуту…

Нам остается лишь самим сохранять спокойствие, пытаясь при этом разогреть у представителей другой стороны желание, желание допустить нас к этим историческим артефактам. Это окольный путь, но ведь мы просители. Были другие до нас, кто прошли через это Кавдинское ущелье[63]. И гораздо более знаменитые.

Начиная с союзников, уже в мае 1945 года. В то время в Берлине англо-американо-французские штабы пытались задобрить своих советских «коллег», чтобы получить от них информацию о Гитлере. Они щедро предлагали им секретные документы. С надеждой получить что-то взамен.

Подчеркнуто дружелюбный тон письма, направленного одним руководителем спецслужбы другому, не вписывается в тогдашнюю реальность. В Берлине отношения между союзниками и советскими представителями ухудшились уже в начале 1946 года. Русские отказываются делиться своими данными по делу Гитлера, и окончательная точка разрыва неотвратимо приближается. Американский полковник Кениг не может этого не знать. Его письмо выглядит как последняя попытка примирения, как протянутая рука.

Примирения, которое нисколько не волнует сурового Алексея Сиднева. Этот советский генерал тридцати девяти лет, представитель Смерша, а затем НКВД в Берлине, уже отчасти знаком с документами, переданными американцами. В частности, с завещаниями Гитлера. Англичане ему прислали их неделю назад. Вероятно, это была инициатива, о которой англичане не поставили в известность своих американских друзей.

Скоро такие «подарки» союзников прекратятся. 5 марта 1946 года Уинстон Черчилль произносит в штате Миссури США, в Вестминстерском колледже, свою знаменитую фултонскую речь в присутствии президента США Гарри Трумэна. После поражения на парламентских выборах в июле 1945 года Черчилль уже не премьер-министр Великобритании, но он остается политиком международного масштаба. Он будет первым, кто публично выразит беспокойство по поводу агрессивной политики Советского Союза.

На картину мира, столь недавно озаренную победой союзников, пала тень. Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намереваются сделать в ближайшем будущем и каковы пределы, если таковые существуют, их экспансионистских и верообратительных тенденций […] От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес […] Если сейчас Советское правительство попытается сепаратными действиями создать в своей зоне прокоммунистическую Германию, это вызовет новые серьезные затруднения в британской и американской зонах и даст побежденным немцам возможность устроить торг между Советами и западными демократиями. Какие бы выводы ни делать из этих фактов, – а все это факты, – это будет явно не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не Европа, обладающая необходимыми предпосылками для создания прочного мира[65].

Сталин тут же ухватился за возможность углубить разрыв с западным лагерем. В интервью советской газете «Правда» 14 марта 1946 года он беспрецедентно резко выражает свое отношение к бывшим союзникам: