Мусу оттащили назад. На его место выволокли другого пленного. Сняв мешок, бело-зеленый крикнул:

– Это – глупый феллах, одураченный злыми проповедниками халифа! Он не брал денег за то, что убивал слуг Богини! Его обманули! Между такими, как он, и слугами Богини нет вражды! Его мы убьем последним!

Разбитое лицо ашшарита свидетельствовало о том, что при допросе карматы не делали особой разницы между гази и солдатами на жалованье.

– Это – еще один скверный пес, получавший монеты за нашу кровь! Его мы убьем на ваших глазах!..

Так продолжалось довольно долго.

Наконец, последнего из пленных отволокли от края башенной площадки, и карматский красавец проорал:

– Мы их всех убьем! Кого раньше, кого позже! Но если вы, жалкие неверные черви, желаете получить их назад, то мы – так и быть! – готовы меняться! Двадцать наших воинов в обмен на ваших трусов! Вернете наших храбрых проповедников – и мы даже не откромсаем этим жалким людишкам мужское достоинство! Богиня призывает обратно своих верных слуг!

– Ну, давай договаривай… – пробормотал за спиной Сумамы каид.

– Присылайте к нам своего человека на переговоры! Я – копье Богини, я делаю все по воле Богини! Присылайте человека, я сказал! Не сумеречника! Пусть ваш человек выйдет на середину тропы! Слышите, вы, жалкие трусы!..

Вокруг разом заорали, словно вторя карматам на вершине башни. Те тоже вопили, потрясая оружием. Пленников тычками погнали с площадки прочь.

Сумама обернулся – и вовремя. Работая локтями, Марваз пер прямо к халифской лошади. Кайсит почесал за ухом и вклинился в толпу вслед за ним.

Протолкавшись к самым золотым поводьям аль-Мамуновой кобылы, каид поцеловал правую ладонь и громко сказал:

– О мой халиф! Я пойду! Я пойду выручать моих братьев!

Аль-Мамун долго смотрел на Марваза, потом обернулся к нахохленному, мокрому Тарику. Нерегиль поддал каблуками в бока сиглави, и тот недовольно шагнул вперед. С мундштука текли длинные вязкие слюни.

– Иди, Марваз, – кивнул, наконец, командующий.

Ашшарит кивнул в ответ и потащил через голову перевязь с мечом. Оглянулся, кому бы отдать. Сумама с поклоном принял оружие мученика.

– Джамбию оставлю, – враз охрипшим голосом сказал Марваз. – Хоть за рукоять, если что, подержусь.

Ну, да. Какая там джамбия, если в тебя со стен целятся. Действительно, разве чтоб под пальцами чего привычное было…

Тарик криво улыбнулся:

– Оставь джамбию. На такие беседы мы тоже ходили с ножом у пояса…

Видать, нерегилю такие переговоры были не впервой. Сумама где-то слышал, что до того, как появиться в аш-Шарийа, главнокомандующий долго воевал на Западе.

– Нет силы, кроме как у Всевышнего, – четко проговорил над гомоном толпы халиф. – Пусть Он пошлет тебе удачу, о дитя ашшаритов. Он милостивый, прощающий…

Марваз снова кивнул. Тарик резко нагнулся с седла:

– Если будут бить?..

– Не сопротивляться, – буркнул в ответ каид. – Я знаю. Не сопротивляться.

Нерегиль медленно распрямился, все так же глядя каиду в глаза. И вдруг добавил:

– Они поведут тебя в крепость, Марваз. Иди с ними. Но подай нам условный знак. Если почувствуешь, что все, конец – сложи руки за спиной. А если решишь, что есть надежда выйти живым – заложишь руки за голову.

Каид мрачно кивнул.

– Не перепутай, о Марваз, – вдруг улыбнулся Тарик.

И оба, сумеречник и человек, невесело рассмеялись и хлопнули друг друга ладонь в ладонь.

* * *

Первый раз Марваза ударили, как ни странно, довольно не скоро. Уже даже смеркаться начало, когда они дали ему древком копья по почкам. Каид повалился в грязь у самого края обрыва. В сумеречном влажном воздухе его бело-красную куфию и длинную рубаху было издалека видать. Карматы, по своему обыкновению, щеголяли двойными длинными кольчугами и здоровенными зелеными чалмами. У воинов поганой богини, видать, денег было несчитано. На локти и локти зеленого шелка хватало.

Каиду дали еще сапогом в бок – ну, так, для порядку, – и вздернули на ноги. И тычком копейного древка направили вверх по тропе – к замку.

Марваз повернул голову к стоявшим у подножия холма. Его еще раз пихнули в спину. Каид медленно поднял руки и сложил их за головой.

* * *

Расстелив прямо в грязи молитвенный коврик, Сумама молился. Совершая ракат за ракатом, он не думал ни о чем, кроме молитвы. Большего он все равно сделать не мог.

– Эй, брат, – негромко позвал кто-то.

Это был Рафик.

– Помолюсь-ка и я, – сказал друг, расстилая рядом свой коврик.

И кивнул вверх.

Ворота Саара приоткрылись, пропуская в узкую щель фигурку в когда-то белой, а теперь грязной рубахе. Куфии на Марвазе уже не было. Со стены смотрели карматы. Многие при снаряженных луках.

Спустился каид не очень быстро – сильно хромал при ходьбе.

Доплетясь до своих, Марваз медленно сел на освобожденный для него молитвенный коврик. И, показав свежую щербину в зубах, улыбнулся:

– Щас, посижу немного. А потом пойдем. Ведите, ведите меня к повелителю верующих, воистину у меня есть новости для него.

* * *

– …А где их держат, ты узнал, о Марваз? – озабоченно нахмурился аль-Мамун.

И затеребил кончик узкой бородки.

Тарик, напротив, сидел на подушках совершенно неподвижно и даже не мигая.

– Воистину, да, о мой халиф, – покивал каид.

Прихлебнул чаю и сморщился: видно, челюсть не на шутку саднила.

– Во имя Милостивого! Это стоило мне зуба с правой стороны, – трогая разбитую губу, добавил Марваз. – Сначала они не хотели показывать.

Все понимающе покивали, переглядываясь.

– А я уперся: хочу, мол, удостовериться, что все живы, во имя Всевышнего, милостивого, милосердного…

Марваз сделал еще один мучительный, но согревающий глоток и сказал:

– Там же, под башней, и держат. Воистину, то подземелье подобно аду из рассказов Благословенного…

Все снова закивали. Тарик все так же продолжил смотреть в одну точку, не мигая.

– К какому же соглашению вы пришли? – степенно откидываясь на подушки, спросил халиф.

– Я принял их условия. Мы договорились, что освобождаем даыев – ну, тех, что взяли под Марагой…

Аль-Мамун утвердительно наклонил голову в простой черно-белой куфии Умейядов. Лишь уточнил:

– Скольких?

– Четверых, вроде.

– Четверых, – покивал халиф.

– Ну и шестнадцать пленных. Они поставили условием, что обмен состоится завтра, точно в полдень. У подножия холма. Я согласился.