– Как только Карафа вышел к тебе, я дала герцогу три капли ладанника. Потом заговорила о плащанице, мол, какая это восхитительная вещь и можно лишь позавидовать тому, кто ею обладает. Он на это ничего не сказал.

– Теперь я точно знаю, что они хотят ее похитить.

– С чего вдруг такая уверенность?

– Я изо всех сил досаждал Карафе, пытаясь его разозлить. Однако он сдержался и меня даже пальцем не тронул. Хотя ему этого очень хотелось.

– И что с того?

– Убивать слугу другого гостя – дурной тон. Скандал помешает их планам. Если бы они не замышляли похищение плащаницы, Карафа непременно пырнул бы меня кинжалом или полоснул бы по лицу, чтобы научить хорошим манерам.

– Странный способ разузнавать чужие замыслы.

– Ничего другого мне в голову не пришло, – вздохнул Дисмас. – Кстати, я сплоховал. Карафа видел мои руки. Что ж, может, он решит, что это стигматы, и станет держаться почтительней.

Наутро Дисмаса и Магду разбудило громыхание входной двери и зычные проклятья ландскнехтов.

Полусонный Дисмас в одном белье вышел в прихожую. Нуткер и Ункс ввалились в апартаменты и с грохотом швырнули на пол охапки дров. Одному Богу известно, что подумали соседи архидьякона.

– В чем дело?

– Спроси у его задрочества графа Лотара, – огрызнулся Ункс.

Недовольно ворча, ландскнехты снова ушли. Немного погодя с лестницы донесся топот. Нуткер с Унксом приволокли еще одну порцию поленьев и с тем же небрежением выгрузили поклажу.

– На дворе весна, – сказал Дисмас. – Холода прошли. Зачем нам такая уйма дров?

– Спроси его королевское высочество.

Ландскнехты обливались потом и утирали лбы одной и той же тряпицей, что очень удивило Дисмаса.

Из опочивальни выглянул Дюрер в холщовом балахоне.

– Несите еще дров, – велел он Нуткеру с Унксом. – Шесть охапок, не меньше. И четыре ведра воды.

Приказ был встречен таким потоком брани, что покраснела бы даже икона Пресвятой Богородицы на стене.

– Иди сюда, – сказал Дюрер Дисмасу. – И прихвати с собой поленцев.

Дисмас проследовал за ним на кухню. Дюрер уже законопатил там все щели и затянул двери и окна плотными завесами из покрывал и простыней.

Повсюду стояли плошки, горшки и банки, плодовый пресс, а также различные инструменты, включая клистирный шприц… «Это еще зачем?» – удивился Дисмас, но спрашивать не стал, предпочитая остаться в неведении.

Напротив большого гардеробного зеркала была медная лохань для омовения. Рядом с зеркалом пришпилен эскиз, с идеальной точностью воспроизводивший изображение на плащанице.

В центре кухни стоял длинный узкий стол. Расстеленный на нем холст свисал с торца столешницы, собравшись тяжелыми складками на полу.

На растопленной плите в двух больших кастрюлях кипела вода. По кухне витал аромат смирны.

– Раздевайся, – велел Дюрер. – Тут сейчас все жарким паром изойдет. Только сначала скажи Магде, что мы начинаем. Да, и разузнай, куда запропастился чертов Кунрат. Его третий час нет. Эти ландскнехты только и думают, как бы выпить и перепихнуться!

Дисмас отправился за Магдой.

– Он там превратил кухню архидьякона в… ох, слов нет. В логово алхимика, вот во что, – доложил он ей.

С лестницы снова донесся топот и площадная брань. В апартаменты ввалился Кунрат в обнимку со здоровенной кадкой. Поверх кадки была наброшена мокрая рогожа.

– Это что еще?

– Это для нашего великого художника. Ему величие не позволяет самостоятельно добывать всякую хрень для своих художеств, – проворчал Кунрат, с грохотом опустил кадку на пол и устало потер поясницу. – Я что ему, носильщик?

Дисмас приподнял рогожу и отшатнулся:

– Господи! Откуда это? С бойни?

Кунрат утер лоб той же тряпицей, что утирались его товарищи.

– Художник договорился с цирюльником. А цирюльня у черта на рогах, на другом конце города! – пожаловался он и, хмыкнув, добавил: – Я немало крови пролил на своем веку, но еще ни разу не таскал ее ведрами, как какая-нибудь доярка. Скажи ему, пусть сам потом таскает, если вдруг мало покажется.

В прихожую вышел Дюрер.

– Господи, наконец-то! – сказал он. – Где тебя черти носят? Или ты по пути к шлюхам заглянул?

– Не заводи меня, маляр, а то будешь своей юшкой картинки малевать, – пригрозил Кунрат.

Дюрер заглянул в кадку:

– Я так и знал. Уже сворачивается. Чего стоишь? Живо неси ее на кухню!

– Я сам отнесу, – сказал Дисмас, опасаясь, что Кунрат не ровен час пустит Дюреру кровушку.

В прихожую втиснулись Нуткер и Ункс с огромными ведрами, до краев наполненными водой. Ландскнехты поставили ведра на пол и прислонились к стене, пыхтя и отдуваясь.

– Все, хрен с ним, – просипел Нуткер. – С меня хватит.

– Сразу видно, что ты никогда в жизни не занимался честным трудом, – сказал Дюрер.

– По-твоему, это честный труд?! – возмутился Кунрат.

Почувствовав, что назревает бунт, Дисмас ушел к себе и вернулся с золотым дукатом. Он вручил монету Кунрату и сказал:

– Ступайте промочите горло.

– Только тряпку отдайте! – потребовал Дюрер, осторожно взял за уголок насквозь промокшую тряпицу и ушел на кухню, бросив на ходу: – Ну, приступим.

– А на кой ему наш пот понадобился? – спросил Кунрат у Дисмаса.

Дисмас пожал плечами:

– Одно слово – художник. Давайте-ка, ребятки, ступайте, пока он не нашел вам еще какую работенку. Позже увидимся.

– Может, вы-то нас и увидите. А вот мы вас можем не увидеть, потому что глаза зальем. Как пить дать.

Дисмас с Магдой вошли на кухню. Дюрер сунул пропитанную потом тряпку в плодовый пресс и деловито крутил рукоять. Струйка пота текла по желобу в подставленную плошку. Дисмас поморщился.

Дюрер и Магда завели оживленную беседу над кадкой крови.

– Видишь, уже загустела, – сетовал Дюрер. – Скоты ленивые, а не ландскнехты! – Он зачерпнул кровь половником и перелил в миску. – Дай синий пузырек! – Откупорив взятый у Магды пузырек, художник плеснул в миску немного тягучей желтоватой жидкости. – Перемешай, только осторожно.

– Что это? – спросил Дисмас.

– Змеиный яд. Пришлось отдать два дуката за крошечный флакон. Но лучше средства нет.

– Парацельс утверждает, что для этого подходит и слюна пиявок, – сказала Магда.

– Для чего? – спросил Дисмас.