— Да что такому-то, как вы, может быть известно? — не отставала я.

— Такому, как я? — заорал он с перекошенным лицом. — Уроду, хотите сказать?!

— Человеку, не знакомому с муками совести!

Повисла долгая тягостная пауза.

— Что вам знать о муках.

Он развернулся и заковылял прочь.

А я осталась стоять, глядя ему вслед и ужасаясь содеянному. Гнев как рукой сняло. Что я сделала, зачем всё это ему наговорила! Я едва не застонала, сообразив, что сама же и оборвала последнюю ниточку, ведущую к Матильде, своим острым языком. Теперь можно не сомневаться, что к вечеру меня отсюда выставят.

Ну почему рядом с ним мне всегда так трудно сдержаться? Может, мистер Хэлси прав, и у нас физическая несовместимость? Но сделанного не воротишь, и я с тяжелым сердцем двинулась обратно в замок.

Я не стала возвращаться на дорожку, предпочтя идти под сенью деревьев, на случай, если кто-то в замке наблюдает. В голове крутился наш с мистером Фарроучем разговор, и я всё не могла понять, что в нём не так. Казалось бы, я высказала всё верно и мне не в чем себя упрекнуть, кроме несдержанности. И всё-таки что-то меня смущало. Была ли я права с последним обвинением, или мне просто хотелось оказаться правой? Не знаю. Увы, не вызывало сомнений одно: ранее я сделала ряд неверных выводов.

Прежде я и мысли не допускала, что Матильда, несмотря на некоторую беспечность, может так запутаться. А убитые зверьки… как легко было приписывать мистеру Фарроучу то, чему не могла найти объяснения, но в чём интуитивно распознавала зло! Гнусные поступки очень подходили под его вечно насупленное выражение и неживые глаза. Я тут же себя одёрнула: эдак я перестараюсь, обеляя его. А как же книги, посещение кладбища и прочие темные атрибуты? Про них он ничего не сказал.

Я вертела все известные мне факты в голове и так и эдак, переставляя и компонуя их, чтобы соседние кусочки сошлись, и так увлеклась, что, услышав голоса, поначалу приняла их за продолжение диалога в моей голове. Тем более что и доносились они откуда-то сверху. И лишь уразумев, что они были мальчишескими, я остановилась и огляделась. Говоривших нигде не было видно, но беседа доносилась из кроны росших в стороне буков.

— И как ты их достаёшь! — восхищённо протянул первый.

— Ты всё равно не сможешь, — снисходительно заметил второй.

— Чего это? — обиделся первый.

— Чистенький больно, не приучен.

Я подняла глаза и с удивлением заметила на одном из буков деревянный домик, из тех, что родители нередко устраивают для своих детей. Вернее, не совсем из таких, и я даже не сразу поняла, что это именно домик. Расположенный на довольно опасной высоте и хорошо спрятанный листвой, он представлял собой уменьшенную и довольно грубую имитацию старинного корабля: ограждение вытянуто на манер носа, свисающие верёвки заменяют снасти, а грот-мачтой служит сам ствол.

Домишко был старый и почти одного цвета с деревом, и поэтому казалось, что он буквально вырастает из него, выплывает из коры. От порывов ветра дерево скрипело, как палуба, а зеленая крона бушевала подобно волнам. Ещё секунда, и корабль сорвётся, взмоет в небо — навстречу свирепому шторму.

— Ещё посмотрим, — заявил первый, и я узнала Ярика.

— Ну, мне пора.

Вот второй голос показался знакомым, но я не могла вспомнить, где его слышала.

— Завтра придёшь? — спросил лакей.

— А что будет?

— Телячьи зобные железы.

— Фу. Приду.

Раздалось шуршание, и кто-то полез вниз. Я всё не могла взять в толк, как они спустятся — верёвочной лестницы не было, — и поэтому появление первой фигурки, как мне показалось, прямо из дерева стало полной неожиданностью. Увидев меня, она на секунду замерла, а потом бросилась наутёк. Я поняла, что ошиблась, приняв оба голоса за мальчишеские.

— Грета, вернись! — крикнула я и кинулась за ней.

Было что-то знакомое в том, как она бежала, и до меня дошло, что, провожая вчера хирурга, я видела у ворот именно её. Маленькая дикарка неслась сквозь кусты, как юркий лесной дух, — догонять бесполезно. Я повернула обратно и на что-то наступила. Нагнувшись, я обнаружила шахматную фигуру из набора леди Эрселлы. Так вот у кого она была!

— Ярик, постой.

Он как раз пытался улизнуть, но, заслышав мой крик, замер и виновато оглянулся.

— Мы не делали ничего плохого, мисс Кармель.

— Я этого и не говорила и ни в чём тебя не упрекаю, — успокоила я его. — Зачем Грета приходила?

— Мы дружим, — пожал плечами он и переступил с ноги на ногу.

— Ты носишь ей еду? — догадалась я, кивнув на щербатую плошку в его руках.

Он нелепо спрятал улику за спину, будто мог таким образом стереть её и из моей памяти.

— Это остатки! — с вызовом заявил он. — Я ничего не ворую.

— Это вопрос, а не обвинение, Ярик. И я считаю, что ты поступаешь очень хорошо, помогая ей.

— Правда?

— Конечно. Просто помни, что не все её навыки тебе пригодятся. — Я продемонстрировала ему найденную в траве фигурку и сунула её в карман. Он покраснел. — Часто она приходит?

— Почти каждый день.

— И вы видитесь здесь? — Я кивнула на домик.

— Да, но граф был бы не против.

— Граф? — удивилась я и тут же догадалась. — Так это его домик!

— Да, построен, ещё когда милорд был ребёнком. Но он давно заброшен, леди Эрселла с виконтом никогда там не бывают.

При взгляде на изъеденный жучками ствол и замшелые морщины коры я и не подумала в этом усомниться. Ни одна мать не пустила бы теперь туда своё дитя. Да и мои воспитанники, обряженные в шелк и бархат, едва ли пожелали бы пачкаться.

— Как вы спустились? — полюбопытствовала я.

— Тут есть лесенка.

Мы обошли мощный, в три обхвата, ствол, и он указал на ступени, вырезанные прямо в дереве. По бокам торчали шишковатые ручки, так что забраться и спуститься, при определённой сноровке, не составляло труда. Подъём шёл сначала прямо, а у первых ветвей начинал заворачиваться вокруг ствола винтом.

Вся конструкция домика была занимательной, но не более того, и подниматься туда я не собиралась — до тех пор, пока взгляд не наткнулся на необычную находку. На коре, чуть ниже уровня моих глаз, была старательно вырезана большая буква «М», потемневшая от времени и почти незаметная. Я ковырнула пальцем бороздку и удивилась тому, какая она глубокая — тут тщательно поработали ножиком. И тем не менее я едва ли заметила бы заросшую мхом и забитую грязью букву, не будь рядом с ней совсем свежей. Это тоже была «М», но вырезанная не так умело и с гораздо меньшим нажимом, будто действовал совсем маленький ребенок… или слабая девушка. Буквы располагались вплотную, так что хвостик одной переходил в начало второй. Если первая, сделанная давно, означала «Мортленд», то вторая… «Матильда»? А вместе — я наморщила лоб — «Матильда Мортленд».