Может быть, сказывалась ее сдержанность, даже какая-то суровость. Она училась в малоизвестном университете на факультете, как она выражалась, «ёлок и палок». Туда на бесплатное место было поступить много проще, и в дальнейшем наша незаметная девушка должна была затеряться в лесах, работать по учету этих ёлок-палок и сидеть в какой-нибудь конторе, оформлять бумажки.

Они пока что жили с мамой в своей маленькой квартире в блочном доме на четвертом этаже.

Все было как у всех, нормальное существование, только одна дверь на третьем этаже, под ними, вела как бы в страшную пещеру — там жила семья настоящих разбойников, они держали в ужасе всех соседей. Там происходили вечные войны, даже стены и полы дрожали от стуков и грохота.

Девушка проходила мимо сильно помятой железной двери нижней квартиры всегда с бьющимся сердцем.

Тамошняя мать со своим кипящим семейством без перерыва справляла ежедневные праздники жизни, и иногда этот бешеный карнавал вываливался, как из мясорубки, на лестницу с песнями, драками и криками «убивают».

Девушка боялась их, и на улице тоже всех боялась, одевалась потемнее, шапку натягивала до бровей, сутулилась.

Приходилось ведь поздно возвращаться с языковых курсов, у них в ёлочном университете завели такое довольно недорогое обучение в расчете на мировой авторитет родных лесных запасов и на их дальнейшую распродажу за кордон.

Девушка восприняла этот дар судьбы с полной серьезностью и зубрила английский каждую свободную минуту.

Мама ей помогла, рассказав о методе обучения дедушки Ленина — сначала этот малоизвестный Ленин переводил полстраницы на русский, а затем, тут же, переваливал переведенный кусок обратно на иностранный.

Данный метод пригодился нашей девушке, которую звали Оксана. Имя у нее было торжественное и красивое, но сама девушка считала, что она ему не соответствует, ей больше бы подошло простое «Лена» или «Таня». Или, на худой конец, церковное «Ксения».

Оксана пыхтела, переводя лесотехнические тексты туда-сюда, осваивала английские названия пород деревьев, все эти «дубы» (oaks), «березы» (birches) и «ивы» (willows), а также искала такие редкостные для англичан термины как «сплав», «трелевка» и «лесоповал».

Ни больше ни меньше как учащихся готовили к каторжной работе в лесах Англии, чтобы потом гнать бревна по Темзе, а там и без нас безработица, роптали другие посетители курсов, которые хотели освоить прежде всего разговорную речь.

Мама ее пока что пребывала без работы, хотя уже не претендовала на то, чтобы быть редактором, а пыталась устроиться хотя бы корректором.

Она пробовала звонить по объявлениям, и ей предлагали рукописи для редактирования на испытательный срок, полагалось все сделать быстро, за две недели — в первом случае перевод романа в двух томах, затем фантастический боевик нашей авторши мелким шрифтом пятьсот страниц и, наконец, перевод учебника по фармакологии, часть первая и вторая.

Мама Оксаны сначала хохотала над этими текстами и цитировала самые удачные места Оксане (особенно отличался фантастический боевик со словами «по улице шла прохожая» и «он сел на стул за стол»).

Потом мама пыхтела, не спала ночей, исправляла всё до запятых, а как же.

А затем каждый раз ей приходилось вызванивать заказчиков и выслушивать одно и то же от их секретарш — «Спасибо, вы не прошли испытательный срок».

Оксана плохо относилась к этим издательствам, справедливо подозревая, что таким образом они вообще обходятся бесплатной и высокопрофессиональной редактурой. А ее мама, наоборот, горевала, что утратила профессиональный уровень.

Чтобы как-то прокормиться, мама Оксаны, Нина Сергеевна, устроилась охранницей-уборщицей в какой-то учебный центр для детей и проводила там время у дверей в фанерном закутке, вместе с большой перекормленной дворняжкой, которая в основном лежала на ватном одеяле и нервно брехала в ответ на каждую повышенную интонацию педагогов в процессе обучения. «А теперь, дети, все смотрим на меня, я говорю, на-ме-ня!» — «Рр-гав!»

А потом даже и эта небогатая, не очень веселая жизнь резко изменилась в худшую сторону: в один прекрасный вечер раздался междугородний трезвон и слова «Будете говорить с Полтавой». Это оказалась мама первого мужа Нины Сергеевны, погибшего еще в молодости. То есть бывшая свекровь с Украины. С которой много слез было пролито и которая иногда приезжала навестить свою бывшую невестку, даже когда та вышла замуж и родила Оксаночку.

На такой случай Клавдия эта Ивановна явилась в Москву и привезла в качестве подарка рюкзак мальчиковых вещей навырост и самое дорогое — одеяльце своего десятилетнего внука Миши.

Клавдия Ивановна затем потеряла и второго сына, водителя, чей ребенок Миша так и остался жить у нее, поскольку его, в свою очередь, так называемая мать вскоре вышла замуж и уехала не куда-нибудь, а с мужем на его историческую родину, в Израиль.

Мише было уже четырнадцать лет, и он отказался наотрез переезжать туда с мамой, тут друзья, школа, и он остался при бабушке Клавочке.

Маленькой Оксане потом приходилось много лет носить перешитые на другую сторону мальчиковые рубашки и даже праздничный изумрудный пиджачок Миши с ватными плечами, от чего она плакала.

Такая сложнейшая семейная история стояла за этим полночным звонком.

Оксана терпеть не могла этого заочного Мишу, которого всегда одевали в коричневые и почему-то зеленые колючие шерстяные штаны.

Бывшая свекровь сообщила Нине Сергеевне, что Мишу грозились убить за долги, отобрали у него всё, переписали на себя его фирму, и Клаве пришлось ради него продать свою квартиру и переехать на дачный участок, но дом там фанерный, потом в садовом товариществе отключили воду и электричество, в колодец на улице кто-то насыпал мусор, дрова кончились, собирала по улицам ветки, но они сырые, не горят. Холод лютый в декабре, пошел снег-то, талдычила старушка деревянным голосом, приехала в город, получила пенсию, в свой бывший дом боялась показаться, а то, Миша сказал, возьмут тебя заложницей, сиди тихо. Ела в кафе щи и гарнир макароны, потребовали за них большие деньги.

Затем бабушка деревянным голоском пожелала всем, Ниночке и Оксаночке, счастья в наступающем году и замолкла.

Тут мама Нина прокашлялась и позвала Клавочку приехать, продиктовала ей адрес (в переговорном пункте возник переполох, бабушке потребовалась ручка и бумажка), и Нина Сергеевна затем деловито попросила перезвонить и сообщить номер поезда и время прибытия. После чего она положила трубку и вытаращила свои и без того большие глаза в пространство. Ее длинная нескладная дочь сидела неподвижно.

— Начинается, — сказала Оксана после длинной паузы.

Она, привыкшая к маминым бесконечным и безрассудным актам помощи кому попало, даже не удивилась.

Последнее событие такого рода произошло буквально вчера, у Белорусского вокзала, когда шел снег. Мать возвращалась домой, покинув сторожевую будку и собаку, усталая и в горестных размышлениях о своем жизненном пути редактора, приведшем ее в результате к карьере поломойки. Затем, по собственным словам, она увидела впереди себя на мосту очень прямо идущую женщину средних лет, которая передвигалась с высоко поднятой непокрытой головой, и на этой голове, на куче взбитых в узел волос, сидела довольно плотная нашлепка снега. Как на памятнике, подумала Нина Сергеевна.