Сразу после высадки десанта командование экспедиционного корпуса сформировало «Комитет общественного благополучия» из мулатов, бывших министров покойного Сана, ввело осадное положение, учредило военные трибуналы и провело массовые аресты. В городах справились быстро, однако в провинции совсем уж легкой прогулки не получилось. Сыграл свою роль субъективный фактор. Если что-то и объединяло гаитянское общество, так это глубоко укоренившаяся историческая память о том, как тяжко было жить черным людям под белыми господами, пророчество о том, что белые когда-нибудь обязательно попытаются вернуться, и то ли лозунг, то ли молитва «Никогда больше!». Так что появление белых чужаков, до зубов вооруженных и ведущих себя по-хозяйски, спровоцировало взрыв, спонтанный и тем не менее взметнувший всю страну, кроме крайнего юга, населенного в основном мулатами. Против янки — не очень результативно, но отчаянно — дрались и армейские части, которым за державу обидно, и отряды, сформированные «идейными» противниками, и орущие толпы, благословленные унганами. Однако сила солому ломит. Выпуская вперед, на зачистку мятежных районов мулатских ополченцев и прикрывая их всеми видами огня, морская пехота погасила сопротивление за шесть недель. Кто сдался, остался жить, кто продолжал сопротивляться, нет; общее число жертв достигло 7000 человек только убитыми при минимальных потерях с американской стороны.

В конце сентября «Комитет общественного благополучия» подписал, а хорошенько прореженный парламент утвердил американо-гаитянский договор сроком на 10 лет с правом продления по желанию оккупантов. Представителям США были предоставлены все прерогативы верховной власти, в том числе право налагать «вето» на любые решения местных лидеров всех уровней и издавать законы. Финансы, ресурсы и рынок труда Гаити переходили под контроль США. Критика действий Америки в газетах строго воспрещалась, приравниваясь к государственной измене. Армия распускалась, вместо нее была сформирована «желтая» (на 99 % мулатская) жандармерия под контролем американских офицеров. Наконец, Гаити обязалась руководствоваться «дружественными рекомендациями» Госдепартамента во внешней политике. В 1917 году, после полутора лет «чрезвычайки», в стране были проведены демократические выборы, и законным президентом стал мулат Анри Дартигенав, приехавший в Гаити из Штатов, где он жил с трехлетнего возраста, пока его отец работал на стройках. А в 1918-м вступила в действие конституция, написанная молодым офицером Франклином Делано Рузвельтом. Помимо Свободы, Равенства, Братства и прочей обязательной части, новый Основной Закон утверждал незыблемость американской оккупации и предоставлял иностранцам право приобретать в Гаити землю, тем самым перечеркивая священный для гаитян завет Туссена-Лувертюра «Эта земля только наша и никогда не будет принадлежать никому, кроме нас».

Большинство исследователей соглашаются в том, что «североамериканцы проводили в целом взвешенную политику, в частности, сбалансировав бюджет, прекратив финансовый хаос, отрегулировав налоги и начав выплату процентов по внешним долгам». Это правда. Оккупационным властям, вернее, чиновникам, назначенным по рекомендации «Нэшнл Сити бэнк», удалось стабилизировать экономическое положение Гаити и начать выплату процентов по задолженностям как основному кредитору, так и его доверителям. Уместно отметить, однако, что это стало возможным благодаря предельному сокращению заработков горожан и введению системы бесплатного принудительного труда в сельской местности. Крестьяне, лично свободные со времен Туссена, были прикреплены к земле и объединены в коллективные хозяйства, связанные круговой порукой. Попытки оставить участок или утаить часть урожая, изымаемого практически подчистую, для продажи на рынке рассматривались как уголовное преступление и карались 3–5 годами каторжных работ в специальных трудовых лагерях. Все это накладывалось на более чем специфическое отношение оккупационных чиновников к местному населению — до эпохи либерализма было еще далеко, сегрегация и расизм вовсю процветали и в Штатах, а уж заморских негров, по-английски не говоривших, да еще и католиков, если не язычников, пришельцы за людей вообще не считали. Как, впрочем, и мулатов. В имениях же, купленных иностранцами, за провинности, а тем более — за неподчинение «туземцы» подвергались наказаниям, давно уже вышедшим из моды в самих США — порка, подвешивание, кандалы; были отмечены и несколько случаев клеймения.

Короче говоря, все, о чем рассказывали старики в страшных сказках о временах «белых господ», вернулось на круги своя. А разбираться в нюансах черные люди не умели. Так что после шока 1915–1918 годов сопротивление полыхнуло с новой силой, основываясь уже не просто на опасениях, а на опасениях сбывшихся. Само собой, началось с крестьянских бунтов, но заволновалась и городская «улица»; глухой ропот был внятно слышен даже в салонах мулатского «высшего света». В 1918-м уволенный из армии офицер Шарлемань Перальт объединил разрозненные отряды, и в 1919-м повстанческая армия в количестве 40 000 бойцов штурмовала Порт-о-Пренс и почти взяла его, сметя жандармерию, но откатилась вспять под пулеметным и орудийным огнем американцев. В том же году Перальт был схвачен морпехами и убит по устному телефонному распоряжению. Убийца получил Медаль Конгресса «за уничтожение самого опасного бандита Гаити», тело, во избежание появления слухов о воскрешении вождя унганами, распяв на косом кресте, провезли напоказ по городам и весям, однако серьезные боевые действия продолжалась до середины следующего года, а малая война так никогда и не затихала в лесистых горах. Всего, как считается, в ходе событий погибло около 17 тысяч чернокожих, более тысячи жандармов-мулатов и примерно сотня американских marins.

Оккупация тем временем продолжалась. В 1922-м президента Дартигенава сменил после демократических выборов Жан Луис Борно, естественно, тоже мулат и тоже прибывший из Штатов, в положенное время уступивший место мулату Стенио Жозефу Венсану, из США не присланному, а просто трудившемуся до избрания на высший пост клерком в местном филиале «Нэшнл Сити бэнк». Внешний долг понемногу таял, ньюйоркцы, взяв свое, начали обслуживать долги Гаити прочим клиентам. Парламент с методичностью метронома посылал в Конгресс США просьбы о превращении Гаити в «свободно присоединившееся государство» на манер Пуэрто-Рико. Но в горах по-прежнему постреливали, а в городах все смелее бастовали, хотя жандармы патронов не жалели. С 1929-го демонстрации и забастовки шли практически без перерыва. К тому же оккупация, вполне устраивавшая «Нэшнл Сити», влетала в копеечку бюджету, и так трещащему под напором Великой Депрессии, а ведь параллельно приходилось тратить средства и на Никарагуа с Доминиканой, которые были осчастливлены по типу Гаити, но почему-то своего счастья не понимали.

В такой обстановке комиссия Конгресса США признала, что оккупация себя не оправдывает, а «пуэрторикизация» оправдает еще меньше, и дала рекомендацию президенту Гуверу начать постепенный вывод войск с нехорошего острова. А после особо кровавого разгона демонстрации протеста в августе 1932 года, когда американцы уложили в центре столицы около двухсот протестующих, о том же самом вдруг осмелился просить и вышеупомянутый Стенио Венсан, не столько, видимо, из нелояльности, сколько из опасения в конечном итоге попасть в качестве туши на мясной рынок Порт-о-Пренса. В итоге президент Гувер, вняв рекомендациям, приказал готовить вывод морпехов с территории Гаити и других «подопечных» государств, а сменивший его Франклин Делано Рузвельт, автор новой гаитянской конституции, вообще провозгласил политику «добрососедства». Благо было кого оставить на хозяйстве: «демократические силы» сидели уже достаточно прочно, стабильность была обеспечена разделом всех вкусных отраслей между мулатскими группировками, а жандармерия выдрессирована. Так что негры и пикнуть не смели еще лет 15, до тех пор, пока «Нэшнл Сити» не закрыл свой островной филиал в связи с погашением долга.