Крича.

Ощущая взгляд демона.

Она бежала вслепую, но ни разу не споткнулась, потому что ЗНАЛА, где что находиться. Где что торчит, валяется, растет. Знала каждую выбоинку, ложбинку на своем пути. Чувствовала каждый камень, каждую кочку.

Ведьма неслась, закрыв глаза.

Демон безразлично смотрел сквозь нее.

А вокруг была смерть…

– Ладно, – сказала ведьма вслух, завершив свои поиски. – Если ты думаешь свести меня с ума, то у тебя это почти получилось. – Она ухмыльнулась, погрозила кому-то незримому кривым пальцем. – Но тебе меня не запугать!

«А что, – подумала она, – если все-таки это я сама вчера подняла стул? Машинально, проходя мимо».

– Нет! – громко возразила ведьма сама себе. И тут же почувствовала взгляд. Волосы на затылке словно тронуло легкое горячее дыхание.

За ней следили.

– Я чую тебя! – ведьма закружилась на месте, пытаясь понять, высмотреть, где спрятался таинственный наблюдатель. – Выходи!

В избе было светло и каждый уголок был на виду.

Ведьма заглянула под кровать, за печь. Сунулась в окно. Осмотрела шкаф. Топнула по половицам.

Пусто.

– Я поймаю тебя! – пообещала ведьма, устремив взгляд на потолок.

Ей почему-то стало смешно. Она вновь погрозила пустоте пальцем. Спросила:

– Ты же не собираешься вредить древней старухе?

И тут дом дрогнул, словно бы вздохнул. Качнулся пол. С потолочных балок посыпалась труха. Ведьма втянула голову в плечи.

Старый дом осел, фундамент его прогнил и уже не держал сруб.

Но ведьма была уверена, что таким образом хозяин ответил на ее вопрос.

– Вот и хорошо, – сказала она. – Вот и славно.

На обед ведьма сварила похлебку из щавеля, корневищ лопуха и тростниковой мякоти. Конечно, пресновато и не очень сытно, но она с удовольствием поглощала горячую пищу, чувствуя, как с каждым глотком восстанавливаются силы.

Перекусив, она отправилась в дом, где когда-то проживала женщина.

Би…

Долго ведьма рылась в шкафах, выбирая вещи, неиспорченные молью и временем, отбрасывая их на середину комнаты. Вскоре на полу образовалась порядочная груда тряпья. Никуда не торопясь, ведьма села рядом и стала сортировать отобранную одежду, укладывать, увязывать ее в узел.

Близилась осень. Дожди, слякоть. А там уже и зима не за горами. Холод, снег, пронизывающий до костей ветер. И надо будет идти вперед, пробираться через сугробы, через заснеженные поля и перелески, спать под открытым небом, иногда даже без костра под боком. И чем больше тряпок будет на теле, тем теплее, тем лучше будет путешественнику…

Ведьма не замечала, что проговаривает свои мысли вслух. Эти неторопливые тихие монологи уже давно вошли в привычку. Иногда она даже спорила сама с собой, разговаривала на несколько голосов, ругалась, ссорилась, обижалась. Фыркала, жестикулировала, отворачивалась.

Сама от себя.

Слишком долго она была одинока.

Но она не осознавала своего одиночества, потому что у нее была цель – отыскать колдуна. Она была слишком занята.

– Даже не думай, что можешь убежать от меня, – сказал ведьма и покачала коловой. – Даже и не мечтай. Налури отыщет тебя, где бы ты ни был. Налури… – она вздрогнула, поняв, что произнесла вслух собственное имя. Зажала рот. Затравленно огляделась.

Конечно, рядом никого не было. Никто ее не слышал.

Имя ведьмы – великая тайна. Имя – это власть.

– Я догоню тебя, – прошипела ведьма сквозь зубы, злясь на себя за то, что случайно выдала мертвому дому свою великую тайну. Она отшвырнула тряпки прочь и рывком поднялась на ноги. Сухо хрустнули коленные суставы.

– И тогда тебе уже ничто не поможет, – ведьма выставила указательный палец. – Даже если ты убъешь меня, проклятье войдет в твою кровь. Лишь бы мне увидеть тебя. Только бы дотянуться. – Она смотрела на желтый потрескавшийся ноготь, на набухшие суставы, на тонкие, хрупкие фаланги. Слабая рука старухи, немощные пальцы – и страшная сила проклятия в одном только касании.

– Ты отнял у меня все. И все, чего я лишилась, сейчас со мной. Во мне. Я хочу передать это тебе, проклятый колдун. Посмотрим, что ты сделаешь, получив мою ненависть, песье отродье… – ведьма закашлялась, заколотила себя по высохшей груди, затопала ногами.

– Ты!.. Ты!.. – справившись с кашлем, ведьма остановилась на месте. – Что ты сделаешь тогда? Что ты сможешь сделать? – Она засмеялась, и смех ее был неотличим от кашля.

Ближе к вечеру ведьма устроила себе баню.

Она натаскала с речки воды: девять раз спускалась под гору и с полными ведрами поднималась вверх по склону холма, продираясь через заросли кустарника, через крапиву и берелом. До краев наполнила большую лохань. Притащила с улицы несколько увесистых камней, вымыла их, сложила горкой на железном листе и засунула в широкое, дышащее жаром жерло печи. Когда булыжники раскалились, ведьма, прихватив горячий противень через тряпку, выволокла его из огня, подтащила к лохани и вывалила камни в воду. Струя пара с шипением взметнулась к потолку. Туман наполнил комнату. Капельки конденсата заскользили по мгновенно запотевшим стеклам, оставляя за собой блестящие дорожки.

Но вода была еще недостаточно горячей.

Ведьма вынула остывшие мокрые камни и повторила всю процедуру сначала. А потом еще раз.

Вскоре в комнате стало нестерпимо жарко и влажно. Воды в лохани заметно поубавилось, густой пар висел в воздухе.

Ведьма медленно разделась, аккуратно сложила одежду на полу и ступила в приготовленую ванну.

– А-ах! – вырвалось невольно. Вода казалась нестерпимо горячей, но ведьма знала, что это с непривычки. Какое-то время она стояла, выжидая, давая привыкнуть ногам к температуре, а потом стала медленно приседать, все больше и больше погружаясь в воду. Сев на дно лохани, ведьма вытянула ноги, насколько это было возможно, и блаженно вздохнула. Она сильно устала, подготавливая ванну, а теперь усталость словно растворялась в горячей воде, вымывалась из костей, сухожилий и мышц, таяла, уходила…

Ведьма прикрыла глаза.

Но лбу, на висках выступили бисеринки пота. Побежали по лицу, приятно щекоча кожу. Волосы слиплись, напитались влагой, потяжелели…

В печи стрельнуло полено. Ведьма хотела открыть глаза, но уже не смогла…

Она проснулась, когда вода стала остывать. Туман развеялся. Только окна все еще оставались запотевшими.

Ведьма поднялась на ноги и, не вылезая из лохани, долго терла свое костлявое стариковское тело комком загодя зашпаренного мха. Она мылась, чувствуя, что за ней следят. Внимательно наблюдают. Непонятно кто, непонятно откуда, непонятно с какой целью. И – странное дело – сейчас ей нравилось чувствовать на себе пристальный взгляд.