Философ Бертран Рассел сказал однажды, что вера – «самое умственное из наших занятий»{302}. Возможно и так, но вера – это еще и самое социальное из наших занятий. Как мы передаем гены, силясь создать людей, чья внешность будет походить на нашу, так мы передаем и убеждения, силясь создать людей, чьи мысли будут сходны с нашими. Почти всякий раз, когда мы рассказываем что-нибудь другим, мы пытаемся изменить направление работы мозга этого человека – изменить его видение мира так, чтобы оно максимально приблизилось к нашему. Таким же образом и почти всякое утверждение имеет целью привести убеждения слушающего в гармонию с убеждениями говорящего: от возвышенного («Твой путь предначертан Богом») до бытового («Повернув направо, пройдете две мили и увидите слева искомое кафе»). Иногда эти попытки увенчиваются успехом, иногда проваливаются. Что же определяет, будет ли убеждение одного успешно передано другому?

Законы, объясняющие, почему некоторые гены передаются успешнее других, объясняют также, почему одни убеждения передаются успешнее других{303}. Эволюционная биология учит, что всякий ген, который продвигает собственное «средство наследования», предстает в последующем поколении в возрастающих пропорциях. Например, представьте себе, что некий ген отвечает за комплексное развитие нервной цепочки, которая делает оргазмы приятными. У человека, имеющего этот ген, оргазмы будут… ну, скажем, «оргазмическими». У человека, его лишенного, они скорее будут походить на чиханье – краткие физические содрогания, сопровождаемые незначительным удовольствием. Теперь представим, что мы взяли 50 здоровых людей детородного возраста, имеющих этот ген, и 50 здоровых людей детородного возраста, его не имеющих, и оставили их на миллион лет на пригодной для обитания планете. Вернувшись, мы, скорее всего, обнаружим популяцию из тысяч или миллионов людей, из которых этот ген имели бы почти все. Почему? А потому, что ген, который делает оргазмы приятными, будет передаваться из поколения в поколение по той хотя бы причине, что люди, оргазмами наслаждающиеся, склонны заниматься именно тем, что и помогает этому гену передаваться. Получается замкнутый круг – гены передаются тогда, когда заставляют нас делать то, что помогает им это делать. Более того, даже плохие гены – несущие предрасположенность к раковым или сердечным заболеваниям – порой становятся суперрепликаторами, если компенсируют этот убыток посредством продвижения своих средств наследования. Если, например, ген, который делает оргазмы приятными, одаряет нас при этом еще и предрасположенностью к артриту и пародонтозу, он будет передаваться в возрастающих пропорциях, поскольку беззубые и скрюченные люди, любящие оргазмы, с большей вероятностью обзаведутся потомством, чем гибкие и зубастые, но к оргазмам равнодушные.

По тому же принципу происходит и передача убеждений. Если отдельное убеждение имеет некое качество, которое содействует его передаче, это убеждение укореняется во все возрастающем количестве умов. Качеств, способствующих успешности передачи, немного, и самое очевидное из них – точность. Когда нам рассказывают, где найти место для парковки в деловой части города или как испечь пирог на большой высоте, мы принимаем эти убеждения и передаем их дальше, потому что они помогают нам и нашим друзьям делать то, что мы хотим делать – парковать машины и печь пироги. Как заметил один философ, «способность к общению не получила бы развития в ходе эволюции, если бы не была по своей сути способностью к передаче соответствующих истине убеждений»{304}. Точные убеждения дают нам силу, поэтому нетрудно понять, почему они легко передаются от одного разума к другому.

Несколько сложнее понять, почему так легко передаются неточные убеждения, – а они тоже передаются. Ложные убеждения, как плохие гены, могут стать (и становятся) суперрепликаторами. Чтобы понять, как это происходит, проведем мысленный эксперимент. Представьте себе игру, для которой требуются две команды, в каждой из которых по тысяче игроков. И каждый игрок связывается с товарищами по телефону. Цель игры – разделить с участниками своей команды как можно больше точных убеждений. Когда игроки принимают сообщение, в точность которого верят, они звонят товарищу и передают его. Когда же получают сообщение, в точности которого сомневаются, то не передают. В конце игры судья присуждает очко за каждое точное убеждение и вычитает очко за каждое неточное, которые разделила вся команда. Рассмотрим теперь игру между командами «Совершенные» (ее участники передают только точные убеждения) и «Несовершенные» (игроки иногда передают неточные убеждения). Кажется, «Совершенные» должны выиграть, не так ли?

Не обязательно. На самом деле при некоторых обстоятельствах «Несовершенные» могут победить. Вообразите, к примеру, что произойдет, если один из «Несовершенных» получит ложное сообщение: «Разговоры по телефону сутки напролет сделают вас счастливым», а остальные члены команды будут достаточно доверчивы, чтобы принять его и переслать дальше. Сообщение – неточное и поэтому будет стоить «Несовершенным» одного очка в конце игры. Но оно имеет компенсаторный эффект, удерживая на связи большее количество «Несовершенных» на большее время, что увеличивает общее число точных сообщений, которые они передадут. При соответствующих обстоятельствах убыток от этого неточного убеждения будет превзойден его пользой, а именно тем, что оно вынудит игроков поступать таким образом, который увеличит их шанс разделить другие, точные убеждения. Урок здесь заключается в том, что неточные убеждения могут одержать победу в игре по передаче убеждений, если они как-то содействуют собственному «средству наследования». В данном случае средство наследования – это не секс, а коммуникация, и поэтому всякое убеждение, даже ложное, которое увеличивает частоту коммуникаций, имеет шанс быть передаваемым снова и снова. Ложные убеждения, поддерживающие стабильность общества, имеют тенденцию распространяться, потому что люди, их разделяющие, имеют тенденцию жить в стабильных обществах, которые обеспечивают средства, помогающие ложным убеждениям распространяться.

Кое-какие из общепринятых представлений о счастье подозрительно похожи на суперрепликацию ложных убеждений. Рассмотрим, к примеру, деньги. Если вы когда-нибудь пытались что-то продать, наверняка вы пытались продать это как можно дороже. А покупатели, вероятно, пытались купить это как можно дешевле. Обе стороны сделки полагали, что станут богаче, если в результате останутся с бóльшим количеством денег на руках. И это предположение служит основой нашего экономического образа действий. Однако научных фактов, подтверждающих его, существует гораздо меньше, чем можно ожидать. Экономисты и психологи не один десяток лет изучали связь между богатством и счастьем и пришли к выводу, что богатство увеличивает счастье, когда из крайней бедности поднимает человека до уровня среднего класса, но после этого уровень благосостояния почти не влияет на счастье{305}. Американцы, зарабатывающие 50 000 долларов в год, намного счастливее тех, кто зарабатывает 10 000 долларов, но американцы, зарабатывающие в год 5 млн, ненамного счастливее тех, кто зарабатывает 100 000 долларов. Люди, живущие в бедных государствах, намного несчастнее тех, кто живет в умеренно богатых, но последние ненамного несчастнее тех, кто живет в очень богатых. Экономисты объясняют, что богатству свойствен «спад предельной полезности», что, по-человечески говоря, означает: плохо быть голодным, замерзшим, больным, усталым и запуганным, но если вы однажды смогли купить избавление от всего этого, остальные ваши деньги представляют собой груду бесполезной бумаги[75].