– Папа, это правда? Это правда, что Вику нанял ты, чтобы она помогла Лене?

– Да, – Мезенцев покачал головой, – другого выхода не было, так оказывалось надежнее.

– И ездили в Испанию они по твоему заданию? – Ольга внимательно смотрела на отца.

На Мезенцева смотрел и Хитров. Хитров по-прежнему улыбался. Он торжествовал. Это была месть. Сладкая и, на взгляд Хитрова, заслуженная.

– Да, это моя идея. И все организовал я. Ты не должна ни о чем думать.

– Ну вы даете! – Ольга перевела взгляд на мужа. – Вы просто заигрались, по-моему. Я еду домой. Почта внизу на столе.

Не дожидаясь ответа, она вышла из кабинета. Вскоре послышался шум отъезжающей машины.

– А ты сволочь, зять, – с чувством произнес Мезенцев.

– У меня был хороший учитель, – парировал Леонид. – А перед кем я виноват, перед тем я и склоню голову. Но это будете не вы.

Дверь кабинета Хитров прикрыл тихо. Почти ласково. Потом он сбежал с лестницы, весело насвистывая и громко топоча ногами.

– Ленечка, ну наконец-то все уже обсудили? Тогда за стол! – встретила его в гостиной Васса Федоровна. – Оля, жаль, не смогла остаться. Говорит, что у нее встреча. Ты мне по секрету скажи, как у нее дела идут с этой самой школой. Она заладила – «мама, все отлично!» А что отлично, что там происходит? Мне же тоже интересно.

Хитрову стало жаль тещу. Она была прекрасной женщиной, чудом сохранившей этот семейный очаг. Только сейчас Леонид понял, что это такое – прожить с Мезенцевым всю жизнь. Только сейчас он понял, почему Васса Федоровна писала романы, в которых были счастливые жены, добрые и ласковые мужья, умные дети и здоровые веселые внуки. Хитров понял, что она писала о том, чего так самой не хватало в жизни. «Ничего, и внуки будут!» – подумал он про себя.

– Васса Федоровна, ваша дочь – молодец! Она сделала то, что иному мужику не по плечу. Думаю, в следующем году она откроет свою собственную школу.

– Это она в отца. В Константина Алексеевича! – вздохнула Васса Федоровна.

Леонид посмотрел на нее с улыбкой.

– А хотите я вам тайну одну открою? – спросил он тещу и подмигнул левым глазом.

– Хочу, конечно, хочу! – оживилась та.

– Так вот, – Леонид понизил голос, – ваша дочь – вся в вас. И только в вас. У нее ваш ум, талант, усидчивость. И обаяние. С добротой в придачу.

– Да откуда же это у меня все? – изумилась Мезенцева. – Да никогда ничего подобного я не слышала о себе! Меня, наоборот, считают жесткой и циничной барыней. Я привыкла.

– Жаль. Очень жаль, что вам такого не говорили. Я вообще хотел сказать вам огромное спасибо, что вы воспитали такую дочь. Я по гроб жизни вам обязан!

Хитров был настолько искренен, что у него даже голос дрогнул. Дрогнул голос и у Вассы Федоровны:

– Ленечка, садись, пироги остынут. И супчик твой любимый! Давай, я поухаживаю за тобой. – Теща, всегда степенная и неторопливая, подозрительно резво умчалась за обедом. Из кухни она появилась с полными тарелками и красными глазами.

Леонид помог все поставить на стол, потом без церемоний отрезал огромный кусок кулебяки и с аппетитом стал жевать. Васса Федоровна не могла наглядеться на зятя.

А зять ел и думал про себя о том, какое, черт возьми, приятное это чувство – чувство мести.

– Васса Федоровна, а не позвать ли нам Константина Алексеевича? Что-то он заработался! – спросил Хитров.

– Конечно, Леня! – переполошилась теща и громким голосом потребовала, чтобы муж сию минуту спустился вниз.

Мезенцев появился не сразу. Надувшись и ворча что-то под нос, он долго усаживался, дернул накрахмаленную салфетку, придирчиво осмотрел ложку и, наконец, откусил кусок пирога.

– Что-то вы без аппетита едите, Константин Алексеевич? – ласково промолвил Леонид. – Это все потому, что много работаете. А надо знать меру. Надо и о себе подумать! Правда, Васса Федоровна?

Обратившись за поддержкой к теще, Хитров широко улыбнулся.

Утром следующего дня Леонид позвонил Ольге.

– Здравствуй, я хотел бы приехать.

– Когда? – Ее голос был сух.

– Прямо сейчас!

– Нужно ли?

– Очень. Мне – очень. А тебе? Тебе, конечно, самой потом решать. Но мне очень надо.

– Хорошо, приезжай.

– Буду через полчаса. – У Хитрова перехватило дыхание. Он молниеносно отключил телефон, чтобы жена не передумала.

Собрался он за пятнадцать минут, а внимательная Мария Петровна, целуя его на прощание, незаметно, как ей казалось, перекрестила сына.

– Мама, не волнуйся. – Леонид тоже чмокнул мать в щеку.

– Я и не волнуюсь, – сказала сдержанная Мария Петровна, – но ты позвони мне. Как поговорите с Оленькой, так и позвони мне.

– Откуда ты знаешь, что я еду к ней?

– У нас очень тонкие стены. И маленькая квартира. А голос у тебя очень громкий, – невозмутимо ответила Мария Петровна.

Хитров только рассмеялся – с Ольгой он разговаривал, выйдя на балкон.

Иногда не только провидение, но дорожный трафик на стороне страждущего. Хитрову хватило всего двадцати минут, чтобы домчаться до дома.

Калитка была открыта. На лужайке валялись собачьи игрушки. На крыльце стояла Ольга и подрезала какой-то колючий куст. Куст «сидел» в большой кадке, кадка стояла на крыльце, за кадкой прятался пес.

– Привет! – Леонид подошел к крыльцу.

– Здравствуй, – сдержанно ответила Ольга.

– Вырос очень? – спросил Хитров, указывая на куст.

– Да.

– А может, не надо стричь? Может, пусть растет?

– Нет, надо. – Ольга нахмурилась, а Леонид пожалел, что полез со своими советами.

– Да это я так… Тебе, конечно, виднее, – смиренно сказал он.

– Надо другой секатор взять. Этот маловат для таких веток. – Ольга стянула с рук садовые рукавицы и пошла в дом.

Пес выполз из-за кадки, поднял морду, но никаких движений в сторону хозяина не сделал. Хитров тихо присвистнул.

– Ну ты даешь! – обратился он к собаке. – Ты ничего не понимаешь? Между прочим, это я тебя привел в дом! А ты хоть бы слово замолвил! Хоть бы хвостом вильнул! Предатель!

Пес в ответ тихо зарычал.

– Заткнись. Я тоже рычать умею, – грубо и обиженно сказал Хитров.

Пес остался лежать, где лежал. Только ставший на домашних харчах пышным хвост предательски дернулся.

– Совесть проснулась, – хмыкнул Хитров. – А вот чего тебе стоило обрадоваться, помчаться ко мне, залаять, броситься грязными лапами на грудь? Она бы увидела, растрогалась… Сам не понимаешь?