– Дама или тигр, – сказал я.

– Дама или что?

– Так, ничего, сэр. История, которую рассказал доктор Торранс.

– Доктор Торранс рассказывал историю? – Он явно с трудом мог себе это представить.

– Это неважно, сэр.

– Тогда почему ты меня перебил?

– Рюрик не застрелил ни вас, ни мистера Аркрайта, а значит, вы что-то придумали.

– Верно, Уилл Генри, но это как будто Ньютон сказал: яблоко упало, а значит, оно на земле! Пойми, что мое положение осложнялось присутствием Аркрайта, который, как я только что выяснил, был агентом Ее Величества. Если бы я сказал правду и каким-то чудом нас пощадили бы, британцы нашли бы магнификум, а это было бы лишь немногим лучше, чем моя смерть.

Ответ на «занятную дилемму» пришел монстрологу в голову, когда у него оставалось не более секунды. Ничего не сказать значило нарушить правило номер один. Солгать означало нарушить правило номер два. Сказать правду помогало не нарушить ни одного из установленных правил, кроме закона необходимости, но конечный результат был бы тот же.

Он чувствовал, как кислое дыхание Рюрика омывает его лицо, слышал неустанно каплющую воду и вдыхал тошнотворную вонь мочи и человеческих отходов, что неслись из канавы внизу. Уортроп взглянул в плоские, черные глаза хищника, охотника вроде него самого – в сияющие глаза, свои собственные, и промолвил единственное, что могло спасти ему жизнь:

«Я и правда знаю, где он. Безликий родом с острова Масира у берегов Омана».

– Масира? – спросил я.

– Да! Масира, которую мы так долго считали логовом магнификума. Это был идеальный блеф, Уилл Генри. Любой другой ответ, как я только что объяснил, обрек бы нас на смерть. Мы могли надеяться только на то, что русские уже знают, что гнездовище родом с Сокотры. Если бы они поверили, что я заблуждаюсь насчет происхождения гнездовища, они, возможно, пощадили бы нас. В сущности, в их интересах было нас отпустить. К тому времени, как мы обнаружим, что магнификум не на Масире, они уже сделают на Сокотре все, что хотят. Это было идеально и для Аркрайта. Если я прав и мы выживем, он вернулся бы с теми разведданными, которые был послан собрать: Typhoeus magnificum на острове Масира!

– Но зачем русским похищать вас с мистером Аркрайтом, если они уже знали, где магнификум? Не понимаю, доктор Уортроп.

Он похлопал меня по плечу и вскочил, прошелся назад к окну и полюбовался в стекле на свой профиль, украшенный новехонькими бакенбардами.

– В делах государственных, Уилл Генри, все правительства, что демократические, что деспотические, отчаянно заинтересованы в двух вещах – получении сведений, которые они желают защитить, и защите сведений, которые ими уже получены. Вопрос Рюрика был не «Где магнификум?», а «Знаете ли вы, где магнификум?» Это было для меня как удар молнии и раскрыло его карты; я сыграл свой маленький блеф, и мы выжили.

Палец Рюрика на спусковом крючке расслабился. Он поглядел на своего лысого напарника. Тот самодовольно улыбался тонкими губами и кивал.

«Вы уверены насчет этой Масиры?» – спросил доктора Рюрик.

Уортроп выпрямился настолько, насколько позволяла веревка на его шее, и сказал (о, как хорошо я могу себе это представить!): «Я ученый, сэр. Я ищу истину ради истины, безотносительно государственных интересов, религиозных взглядов и культурных предубеждений. Как ученый, я даю вам теорию, основанную на всех данных, находящихся в моем распоряжении. Это всего лишь теория, пока не будет доказано обратное – иными словами, пока кто-то в самом деле не обнаружит магнификум на острове Масира».

Рюрик поморщился, пытаясь уместить в своем скудном мозгу этот ответ.

«Так… вы не знаете, Масира это или нет?»

«Я думаю, что это весьма вероятно».

«Черт подери, Уортроп, – возопил Аркрайт. – Во имя всех кругов ада, пока он нам обоим мозги не вышиб, гнездовище прибыло с Масиры?»

«Что ж, да. Полагаю, что оттуда».

Рюрик и Плешец отошли посовещаться. Выбор у них был невелик. Уортроп постарался собраться с мыслями. Он не впервые смотрел в лицо смерти, но привыкнуть к такому все равно невозможно. Пока русские торопливо шептались – судя по всему, Рюрик все еще считал убийство самым быстрым и простым выходом, в то время как его товарищ видел выгоду в том, чтобы их отпустить – Аркрайт обернулся к Уортропу и тихо проговорил: «Я могу спасти нас обоих, но вы должны соглашаться со всем, что я говорю».

«Простите, Аркрайт. Но вы, кажется, только что попросили меня вам довериться».

«Уортроп, вы не знаете этих людей; я знаю. Они из Охранки, русской тайной полиции, и по эту сторону Украины более жестоких убийц вы не найдете. Мы выслеживали их больше года. Рюрик – настоящий зверь, кровавый бездушный хищник. Скотланд-Ярд в прошлом году дважды допрашивал его в связи с уайтчепельскими убийствами. Его невозможно урезонить. Если ему приказали убить вас, он вас убьет».

Монстролог отказывался предать свою веру в разум; он, как он заявил, был ученым; разум был его божеством. То, что Рюрик не решался спустить курок, убедило доктора, что, вне всякого сомнения, он был прав. Русские знали, что Сокотра – родина магнификума. Но объяснить свои доводы Аркрайту он не мог. Это значило бы сдать игру британцам.

«Тогда как вы предлагаете нам действовать, Аркрайт?» – спросил он.

Английский шпион подмигнул ему: «Предоставьте все мне».

Уортроп вздохнул, глядя на свое отражение:

– Ну, ты знаешь, что было потом. Аркрайт «раскрыл» им план британцев насчет того, что делать со мной после того, как я найду магнификум. Они, сознался он, не впервые отправляли «неудобных» короне лиц в приют для душевнобольных. Рюрик сомневался, или, возможно, был попросту сбит с толку, но Плешец сразу понял, в чем тут соль, и нашел идею прекрасной и довольно забавной. Рюрик отволок Аркрайта в сторону у шлюзов, ткнул смит-и-вессоном ему в ребра и сообщил, что знает, где живет его семья и что лучше бы ему выполнить свою часть сделки. Это означало убедить фон Хельрунга в том, что в погоне за магнификумом я встретился со своим Создателем. Все разошлись в высшей степени удовлетворенными, за исключением того, кому предстояло отправиться в сумасшедший дом до конца дней. Аркрайт был доволен, что уходит со сведениями, которые были ему от нас нужны, и живым; русские были довольны, что тайна Сокотры в безопасности; и обе стороны чувствовали, что бояться больше нечего».

Внезапно меня захлестнули грусть и душераздирающее чувство вины за судьбу Томаса Аркрайта. Сперва я не доверял ему, а потом ненавидел за то, что он отнял у меня Уортропа, мысленно судил и приговорил его к казни за мной самим и выдуманное преступление, и в конце концов не «кровавый, бездушный убийца» устроил ему последнее испытание, не «злобный король», как в притче Торранса. Нет, то был тринадцатилетний мальчик, поглощенный ревностью и уверенностью в собственной правоте, назначивший себя на роль мстителя за человека, отвергшего его в пользу другого и изгнавшего из разреженной атмосферы своего присутствия.