И вот опять: Оскар и Ивон у нее дома, Оскар и Ивон в кино, Оскар и Ивон на пляже. Ивон говорила без умолку, и Оскар иногда вставлял словечко. Ивон рассказала ему о своих двух сыновьях, Стерлинге и Перфекто, они жили в Пуэрто-Рико с бабушкой и дедушкой, а она виделась с ними по большим праздникам. (Пока она была в Европе, они знали ее только по фотографиям и по деньгам, что она им присылала, а когда она окончательно вернулась на Остров, они уже превратились в маленьких мужчин и ей не хватило мужества оторвать их от семьи, которую они считали своей. Я бы, услышав такое, закатил глаза, но Оскар проглотил и не подавился.) Она рассказала ему о своих двух абортах, о сроке, что отмотала в мадридской тюрьме; рассказала, как тяжело продавать свою задницу, и спросила: бывает ли что-нибудь возможным и невозможным одновременно? Говорила, что, не учи она английский в университете, ей, вероятно, пришлось бы много хуже. Вспоминала о поездке в Берлин в компании с бразильским транссексуалом, ее другом, и как иногда поезд настолько замедлял ход, что можно было сорвать цветок с дерева, не потревожив его собратьев. Рассказала и о своем доминиканском бойфренде, капитане, и его заграничных друзьях, трех бендитос, блаженненьких, – итальянце, немце и канадце, что наведывались к ней каждый по отдельности. Тебе повезло, что они женаты, хохотнула она. А то бы я трудилась все лето. (Ему хотелось попросить ее больше не упоминать об этих придурках, но она бы лишь рассмеялась в ответ. Поэтому он сказал: хотел бы я посмотреть на них в каком-нибудь злачном столичном квартале, говорят, там любят туристов; она захихикала и велела ему быть хорошим мальчиком.) Оскар, в свою очередь, поведал ей о своем единственном большом путешествии, когда он и его повернутые на играх приятели по колледжу отправились в Висконсин на съезд игровых фанатов, как они разбили палатку в резервации племени виннебаго и распивали пиво с тамошними индейцами. Говорил о том, как он любит свою сестру Лолу, и о том, что с ней случилось. Говорил, что хочет жить своей жизнью. И это был единственный раз, когда Ивон промолчала в ответ. Лишь налила им обоим выпить и подняла бокал. За жизнь!

Они проводили вместе довольно много времени, и вроде бы это обоих устраивало. Может, нам пожениться, однажды сказал он, не шутя, и она отмахнулась: из меня выйдет ужасная жена. Он виделся с ней так часто, что даже успел напороться разок-другой на ее пресловутое «дурное настроение», когда принцесса-инопланетянка, вторая ее половина, выступала на первый план, – Ивон становилась холодной, угрюмой и могла обозвать его идиотом-американцем за пролитое пиво. В такие дни она отпирала дверь своего дома, падала на кровать и больше не шевелилась. С ней было трудно, но он не уходил. Эй, я слыхал, Иисус сошел на Центральную площадь и раздает презервативы; уговаривал ее пойти в кино, пребывание в кинотеатре на людях отчасти усмиряло принцессу. После фильма она уже роняла кое-какие слова, вела его в итальянский ресторан и – неважно, до какой степени у нее улучшилось настроение, – напивалась в стельку. Ему приходилось затаскивать ее в «патфайндер» и везти домой по практически незнакомому городу. (После первого такого случая Оскар разработал следующую схему: он звонил Клайвзу, таксисту-евангелисту, с которым обычно имели дело его родные, и тот являлся, неизменно любезный, а потом ехал впереди, показывая дорогу.) Когда Оскар был за рулем, Ивон всегда клала голову ему на колени и разговаривала с ним – то по-итальянски, то по-испански, иногда о драках между женщинами в тюрьме, а порой говорила что-нибудь ласковое, и от того, что ее рот находился столь близко к его «ядрышкам», он был счастлив так, как мало кто способен себе представить.

Не на улице он с ней познакомился, что бы он ни говорил. Его дядья, лос идиотас, отвели парня в кабак, там он и увидел ее впервые. А она уж перед ним покрасовалась.

Я не хотела возвращаться в Санто-Доминго. Но, когда я вышла из тюрьмы, с меня стали требовать долги, с деньгами было туго, а потом моя мать заболела и я вернулась.

Поначалу было тяжело. Когда поживешь фуэра, за границей, Санто-Доминго кажется самым тесным местом в мире. Но если я чему и научилась в моих странствиях, так это тому, что человек привыкает к чему угодно. Даже к Санто-Доминго.

О да, они сблизились, что верно, то верно, но мы должны снова задать самые болезненные вопросы. Целовались ли они в «патфайндере»? Лазил ли он ей под ее сверхкороткую юбку? Прижималась ли она к нему всем телом, произнося его имя охрипшим голосом? Гладил ли он ее по густым спутанным обалденным волосам, пока она его высасывала? Трахались ли они хотя бы раз?

Конечно, нет. Он ждал, когда она подаст ему знак и он поймет, что она его любит. Начал догадываться, что этим летом он ничего подобного не дождется, но уже строил планы, как приедет сюда на День благодарения, а потом на Рождество. Когда он сказал ей об этом, она посмотрела на него как-то странно и только произнесла с грустью его имя, Оскар, и больше ничего.

Он ей нравился, это было очевидно, нравилась его заумная манера разговаривать и то, как он пялится на незнакомую вещь, будто она привезена с другой планеты (однажды она застукала его в ванной, когда он тем же взглядом смотрел на ее мыльный камень, – как, черт возьми, называется этот любопытный минерал? – спросил он). Оскару казалось, что он был одним из ее очень немногих настоящих друзей. За вычетом бойфрендов, иностранных и местных, за вычетом сестры, психиатра в Сан-Кристобале, и больной матери в Сабане-Иглесии, жизнь Ивон представлялась столь же пустынной, как и ее дом.

Путешествуй налегке, сказала она, когда он предложил купить ей светильник или еще что, и он подозревал, что этим же принципом она руководствуется и в дружбе. Хотя и знал, что не он один бывает у нее дома. Как-то он нашел на полу у ее кровати три использованных презерватива и спросил: к тебе инкубы повадились? Она улыбнулась без всякого смущения: есть один такой парень, который не понимает слова «убирайся».

Бедный Оскар. По ночам ему снилось, как его космический корабль «Самоотверженный» стартует и летит со скоростью света, но не в просторы Вселенной, а в тупик имени Аны Обрегон.

В начале августа Ивон начала чаще упоминать своего бойфренда капитана. Вроде бы он прослышал про Оскара и хочет с ним познакомиться. Он реально ревнивый, заметно упавшим голосом сказала Ивон. Пусть он со мной встретится, ответил Оскар. У всех бойфрендов сразу улучшается самочувствие, стоит им меня увидеть. Ну, не знаю, замялась Ивон. Может, нам стоит поменьше общаться. Почему ты не найдешь себе девушку?

Уже нашел, ответил он. Девушку моей души.

Ревнивый коп, он же бойфренд, и все это происходит в третьем мире? Может, нам стоит поменьше общаться? Любой другой бедолага рванул бы с места огромными прыжками в стиле Скуби-Ду – ииииэхх! – и дважды подумал бы, оставаться ли в Санто-Доминго хотя бы еще на день. Но известие о капитане лишь добавило Оскару страданий, как и фразочка «поменьше общаться». Нет бы опомниться и смекнуть: когда доминиканский коп говорит, что хочет с тобой познакомиться, это вряд ли означает, что он явится к тебе с цветами.