себе, в Тарту, скорее всего, через Таллин. В общем, попутешествуют ребята, ну так ведь молодые – в радость! Задерживать их зря не хотелось, а потому Алтуфьев поторопился с обедом, благо столовая райпо (бывшая «рабочая») располагалась рядом, в одноэтажном кирпичном здании с веселенькими занавесками на окнах. Кормили там вкусно.

Был четверг – рыбный день. Поставив на поднос рыбный суп, хек с пюре и заливную треску с компотом, следователь едва успел расплатиться, как в столовую вошли Тынис с Иваном и Лиина – в ковбойке и зеленых шортах. В таком виде, конечно, в деревенскую столовую ее бы не пустили, ну а тут… все знали – эстонцы. Чего с них взять-то?

Завидев Алтуфьева, ребята поздоровались.

– Тере, тере! – улыбнулся Владимир Андреевич. – Tore sind naha! Не забудьте зайти.

– Мы тоже рады! – Лиина помахала рукой. – Да-да, придем. А откуда вы по-эстонски? Ой! Все время забываем – вы же из Нарвы!

Лиину Алтуфьев допросил первой. Чтоб немного передохнула перед очной ставкой с Ломовым – тот ведь, гад, так ничего толком и не сказал. И конечно же, в убийстве Насти Воропаевой не признался. Да кто же признается, когда прямых улик нет? Ладно, начнем с малого – с нападения на Лиину и ребят.

Подробно рассказав о произошедшем в заброшенной избе, девушка ответила на все дополнительные вопросы и вдруг задумалась.

– Что-то еще? – моментально навострился следователь. – Ну, говори! Даже если мелочь какая.

– Да-да, мелочь… – Студентка сдула упавшую на глаза челку и закинула ногу на ногу. Не совсем прилично, конечно, но ноги красивые, чего уж там… – Но, так это, непонятно… И не про Ломова – про лесника. Ну, Ян Викторович, помните?

– Да знаю – Ян Викторович Эрвель, лесник, – кивнул Алтуфьев. – Хороший человек.

– Да, неплохой. Только странный. – Лиина развела руками. – Я так это все время думаю. Мы как-то разговорились, да… у него же родственники из Эстонии. И сам он в Эстонии жил. Говорит, что на юге. Но, так это – странно. Он мне сказал как-то: сиди – istma по-эстонски. Но это на севере! У нас, на юге, говорят – istUma. И еще много северных слов… Это так кажется, что эстонский язык одинаковый. Но – нет! Я же филолог, я курсовик писала по южно-эстонским диалектам – тартуский, выруский. И даже сейчас южно-эстонское наречие некоторые считают отдельным языком, да! А сетуский говор – его диалектом или ветвью выруского диалекта. Там и долгие гласные не так, и причастия… И береза у нас – каск, а он говорит – койв!

– Постой-постой, – замахал руками Владимир Андреевич. – Значит, ты хочешь сказать, что Эрвель – не из Тарту?

– Вообще не из Южной Эстонии. – Девушка уверенно закивала. – Так это больше скажу: думаю, он там, если и был, так мало – проездом. Пословиц наших даже не слышал, а из городов знает только Выру и Валку. А ближние деревни – Антсла, Вянила – и не знает. А как же он может их не знать, если там жил и бывал в Выру и Валке? Так это странно. Вот я с тех пор и задумалась, я же филолог!

– Ага-а… – протянул Алтуфьев, переваривая услышанное. А поразмыслить было над чем. Лиина – девушка умная, зря болтать не станет. Выходит, лесник что-то скрывает? Выходит, есть что скрывать… тем более ранее судимый. Правда, работает честно, без нареканий, но… чужая душа – потемки.

– И еще, когда мы у лесника на кордоне сидели, кажется, за нами кто-то следил – в лесу прятался.

– Кого-то заметили?

– Н-нет. Потому и говорю – кажется. Мы там фотки еще делали – ну, кордона… Да! Тынис же и этого черта с ножиком снял! Если успел, конечно…

Владимир Андреевич вытащил из пишущей машинки листок:

– Здесь распишись… и здесь… И – «с моих слов записано верно, мною прочитано»… Сфотографировали, говорите? А пленка? Успели проявить?

– Нет еще… Теперь уж дома.

– Теперь уж у нас, Лиина, – серьезно заверил следователь. – Пленку у вас придется изъять, проявить, отпечатать и приобщить к делу. Если, правда, там есть что приобщать. Но тем не менее!

– Ой, жаль! – Девушка искренне опечалилась. – Там у нас много таких это… снимков… ой… А вы потом вернете?

– Конечно, вернем! Лично по почте вышлю.

– Тянан… Спаси-и-бо!

– Пожалуйста… Палун. Ну, что? К очной ставке готова?

– С этим чудовищем лесным? – презрительно улыбнулась эстонка. – Так это хоть сейчас! Посмотрим, чего он там врать будет.

– Ну и молодец. Подожди пока немножко. Я с ребятами сейчас поговорю, а потом и очную… О! – Заметив за окном сухонького старичка в серой пиджачной паре и шляпе, Алтуфьев радостно потер руки. – А вот, кстати, и адвокат – Крестовский Борис Арнольдович.

Опытный Алтуфьев адвоката вызвал не зря. Доставленный из камеры Ломов сразу же потребовал:

– Да мне хоть кто, начальник! Но чтоб был адвокат – раз положено.

Очную ставку провели быстро – несмотря на показания ребят, Ломов ничего не признавал, юлил, в лучшем случае недоговаривал. В принципе, Владимир Андреевич ничего другого от него и не ждал, а потому водворил обратно в камеру.

– Все ребята, спасибо! Head reisi! Счастливого пути! Борис Арнольдович, чаю будете?

– Не откажусь, спасибо. У меня, кстати, с собой и печенье. – Усевшись поближе к столу, адвокат почмокал губами. – Боюсь, попытки изнасилования здесь не выйдет – свидетельской базы практически нет. Слова девушки против слов подследственного. А все сомнения, сами знаете… Даже хулиганство сомнительно. Тут ведь явно неприязненные отношения… внезапно возникшие. Разве что угроза убийства… но ведь ножа-то нет?

– Поищем, – заверил Алтуфьев. – Глядишь, и отпечатки на нем найдем.

Уже ближе к вечеру, распрощавшись с Крестовским, Владимир Андреевич заглянул в кабинет замначальника отделения – маленький, переделанный из кладовки. Сидя за столом, Ревякин что-то старательно писал на вырванном из школьной тетрадки листке, да так увлекся, что не сразу заметил вошедшего.

– Игна-ат, – присев на стул, позвал Алтуфьев. – Роман в стихах пишешь?

– Отчеты, будь они неладны. – Ревякин тряхнул головой и вытащил из стола красную пачку «Друга»: – Покурим?

– Да ты и так тут накурил – топор вешать можно, – усмехнулся следователь. – На природу прокатиться не хочешь?

Круглое лицо опера озарилось радостью.

– С удовольствием! А куда?

– На Койву.

– Ух ты ж! Далеко. – Игнат покачал головой. – Это сначала до Рябого Порога. Потом пехом километров пятнадцать по бездорожью… Знаешь, через Тянск быстрей будет.

– Как это – через Тянск? – удивился Алтуфьев. – Поясни.

– Поясню. – Ревякин все же вытащил сигарету, сунул в рот и принялся бить себя по карманам. – Ты, Владимир Андреич, не