– О'кей. В мелких купюрах, наликом. Как соберешь, позвони. А пока оставь телефон в покое. Договорились?

– Понадобится время.

– Я никуда не спешу. Мне хорошо с Любочкой. Красивая баба и полностью в моем распоряжении. О чем еще мечтать?

– Если с ней что-нибудь случится, я тебя... – Он замолчал.

– Ну? Чего ж ты не договариваешь? Что ты со мной сделаешь, если... Если... Тебе нравился клип про Монику Левински? Что ты мне сделаешь, если я дам Любочке за щеку, как Билл Монике? Я похож окрасом на шалунишку Билла, а Любочка много симпатичнее толстушки Левински, так что...

Телефонная трубка взорвалась такими яростными ругательствами, клянусь, ничего подобного никогда не слышал! Его ругань стала для меня сладкой музыкой. Я балдел, кайфовал, блаженствовал. Правосудие – говно! Чикатило нужно было отдать в полное распоряжение родственникам его жертв. Вот это было бы правосудием! Пуля для садиста – подарок. И тех, кто ратует за отмену смертной казни, я бы тоже оставил на часок в уединении с родственниками и друзьями жертв безумных преступлений. На арабском Востоке ворам до сих пор отрубают руку, и воровства там практически нет. Вот это закон! Вот это я понимаю!

– Эй, ты, уродина со шрамом! Заткнись, а? Усладил мой слух, и хватит. Хорошенького понемножку. На-ка, лучше поговори с супругой. – Я толкнул Любовь Игнатьевну в сгорбленную спину. – Люба, попроси мужа поспешить со сбором денег. Можешь выпрямиться, небось спинка-то затекла? Вот, возьми трубку, побеседуй. Только по-быстрому, пока я добрый.

– Алло! Алло! – Любовь Игнатьевна поспешила выполнить команду «отомри», схватилась обеими руками за трубку и, чуть не плача, заголосила: – Умоляю тебя – собери скорее валюту. Ты знаешь, у кого здесь, в Москве, можно занять такую сумму. Пообещай вернуть через неделю под десять процентов. Тяжело, но мы поднимем. Поспеши, прошу тебя...

– Хорош! – Я отобрал у нее телефон. – Алло-о, урод?

– Да...

– Значит, как договорились – звонишь, собрав баксы. И не пытайся нас искать, понятно?

– Понятно.

– Тогда отбой! Крепко целую!

Закончив разговор, я сладко потянулся, зевнул и повернулся к женщине на сиденье рядом.

– Ну что, Любочка... – Я плотоядно улыбнулся. – Раздевайтесь.

– Что?! – Она округлила глаза, уставилась на меня, будто я попросил ее повеситься.

– Раздевайтесь, раздевайтесь! Ха-ха... – Я рассмеялся, почесал подбородок пистолетным стволом. – Неужели вам не хочется попробовать, какова на вкус первая любовь?

– Стас, вы...

Я заставил ее замолчать, уткнув пистолетный ствол в женскую щеку, всю в подтеках от туши.

– Снимай блузку и бюстгальтер, живо! А то осерчаю и сломаю шею, как тот китаец Захару.

Красивые глаза Любочки остекленели. Губы дернулись и сурово сжались. Дрожащими руками женщина расстегнула пуговицы на блузке. Путаясь в рукавах, стащила с себя тонкую материю. Торопливо согнула руки в локтях, повозилась с крючками-застежками бюстгальтера, обнажила грудь.

Грудь у нее была хороша, черт побери! Бледно-розовые большие соски. Манящая белизна не тронутой загаром бархатной кожи. Упруго-округлая, почти идеальная форма.

Любовь Игнатьевна взялась руками за поясок шортов.

– О, нет! Шорты снимать не нужно. Поднатужьтесь, пожалуйста, Любочка, и оторвите рукава блузки.

Ее глаза удивленно спросили «зачем?». А руки между тем разорвали дорогую ткань.

– Очень хорошо. Оторванные рукавчики, будьте любезны, отдайте мне. Ротик откройте... Нет! Нагибаться не нужно. Насчет Билла и Моники я пошутил.

Она открыла рот, и я, соорудив из одного рукава кляп, заставил Любовь Игнатьевну закусить его зубами. Другим рукавом обмотал нижнюю часть женского лица, фиксируя кляп во рту, и стянул импровизированный намордник узлом у нее на затылке.

– Повернитесь ко мне попкой, Люба. Руки за спину... Вот так...

Бюстгальтером я связал ее запястья за спиной.

– Вылезайте-ка из машины, Любочка, пока на шоссе штиль и затишье.

Нагнувшись, прижавшись телом к обнаженному телу женщины, я открыл дверцу с ее стороны. Любовь Игнатьевна, вроде бы невзначай, прижалась голой грудью к моей руке. Вот и пойми их, баб? Больше смерти боялась моей извращенной похоти и, нате вам, трется грудями. Что это? Обида отвергнутой самки? Или в последний момент Любочка решила, что совсем не помешает заняться со мною сексом? Соблазнить, а после обмануть... Черт ее знает.

– Вылезайте, Любочка. Вы очень красивы, но я не употребляю чужих жен. Свободных телок хватает.

Прихватив ключи и остатки разорванной блузки, вылез и я. Открыл багажник, пальцем поманил Любовь Игнатьевну.

– Люба, сейчас я помогу вам забраться в багажник... Опаньки... – Я подхватил ее на руки, уложил рядом с колесом-запаской. К счастью, в багажнике хватило места для женского тела. Остатками разорванной блузки я связал щиколотки стройных женских ног.

– Лежите смирно, Любовь Игнатьевна. Не дай бог вам пошуметь, ежели кто посторонний подойдет к машине. Для случайных свидетелей я шофер, одиноко скучающий за баранкой, пока обеспеченные господа гуляют по лесу в поиске грибов. В образе одинокого шофера я намерен пробыть вплоть до звонка вашего супруга, сообщающего о том, что он собрал выкуп за ваше нежное тельце. Понятно вам?

Она неловко кивнула.

– Не будете шуметь?

Она помотала головой, и я захлопнул багажник, закрыл его на ключ, вернулся в салон автомобиля, к рулю.

Автомобиль стоял посреди полянки, уходящей в лес пологой длинной запятой-загогулиной. Хвост запятой заворачивал за пышный куст орешника. Я завел мотор и, двигаясь со скоростью гусеницы, направил машину за куст. Теперь с дороги автомобиль не видно. Часа через три магистраль оживет, и, если кто свернет на полянку и приметит спрятанную иномарку, решит, что действительно где-то поблизости бродят обеспеченные грибники. А вдруг хозяева дорогой машины вовсе не грибы ищут, а приехали на разборку. В любом варианте лучше дать задний ход и смотаться в поисках другой полянки-стоянки.

Я соврал Любови Игнатьевне, что останусь в машине дожидаться звонка от ее безумного супруга. Сейчас я уйду. Брошу спрятавшийся в лесу автомобиль пустым, если не считать связанной по рукам и ногам женщины в багажнике. Сколько ей суждено томиться в заточении? Не знаю. Вообще-то, по уму, лучше бы я отвел Любовь Игнатьевну подальше в лес, пристрелил и прикопал. Честное слово – заслужила. Но... не могу. Рука не поднимается застрелить стерву...

Жалко, не выйдет взять с собой пистолет. На мне лишь джинсы и рубашка. Оружие негде спрятать. Готовясь покинуть машину, я открыл бардачок, сунул в него пистолет, впитавший тепло моей ладони. Бардачок оказался пустой, как карман бюджетника. Ни копейки денег, черт побери! Помимо бумаг на машину, лишь пустая пачка «Мальборо» да разовая газовая зажигалка. Сам не знаю, зачем, взял зажигалку, сунул ее в нагрудный карман рубахи, где лежала стодолларовая бумажка, подарок от лысого бандита. Куда бы запихнуть мобильник? Влезет телефон в карман джинсов? Влез. Отлично. Теперь закрыть двери машины, швырнуть ключи подальше в лес и бегом на железнодорожную станцию.