Я не думал, что у меня получится книга, в которой будет упомянуто столько независимых направлений мысли и отраслей исследований, не рассчитывал, что у нее получится настолько открытый финал. Мой внутренний прагматик был уверен, что есть лишь один подлинный путь к исцелению, и стоит его нащупать, как я получу все ответы, которые так отчаянно искал. Но теперь, когда я шел по выставочным залам, мне вдруг стало понятно, почему все должно было быть именно так. Нет никакого единственного пути, нет никакого верного направления, куда можно было бы двигаться до победного конца. Ход мысли при создании очередной теории давал отправную точку для следующей гипотезы. А вершины мы достигнем только в том случае, если достаточно много теорий сойдется в одной точке. Как заметил когда-то сэр Эдмунд Хиллари, мы покоряем не горы – мы покоряем себя.

В марте 2016 года я договорился о последней встрече с Кэрол и Стюартом Дженнингсами. Они приехали знакомой дорогой из Ковентри в Лондон на очередной курс экспериментальной терапии и оказали мне любезность, выделив для меня время. С тех пор, как я видел Кэрол, прошло больше года. Я не знал, чего ожидать.

– Стало немножко хуже, – сказал Стюарт, когда мы втроем уселись за столик в ресторане недалеко от Рассел-сквер. – А в остальном у нас все прилично, правда, Кэрол?

– Ну да, конечно! – отозвалась Кэрол с прежней жизнерадостностью. Но было очевидно, что она сдала. Она стала молчаливой, меньше участвовала в разговорах, погрузилась в себя. И полагалась на Стюарта, который не давал ей сбиться с мысли. Когда нужно было заказывать еду, Стюарт взял все в свои руки, а Кэрол лишь повторяла обрывки его фраз, словно ее разум прятался за мысли Стюарта.

У меня не выходила из головы фраза, которую обронил Стюарт, когда я был у них в гостях. Он сказал, что когда они были молоды, когда только познакомились и открывали друг друга, он ездил на видавшем виды старом мотоцикле. Я представлял себе юную Кэрол – как она сидела позади мужа, обняв его, готовая к долгой-долгой совместной жизни. Вот и сейчас она крепко держалась за Стюарта, подумалось мне, и не знала, куда они едут, но понимала, что по каким-то важным делам. Когда человек лишается такой значительной доли памяти, смотреть, как его родные по-прежнему любят то, что осталось, – это урок подлинной близости.

– Сильнее всего у нее пострадали речь и умение вести разговор. – Стюарт понизил голос почти до шепота, он так и не привык говорить о Кэрол в третьем лице. – Иногда бывают просветления, когда вдруг понимаешь, что она по-прежнему где-то здесь и никуда не делась… Но ведь когда живешь с человеком так давно, можно больше не разговаривать. Мы познакомились 40 лет назад. И прекрасно знаем друг друга. Многое ясно без слов.

«Ясно без слов» – вот он, лексикон болезни Альцгеймера.

– Кэрол все больше живет настоящим, – продолжал Стюарт. – Да я и сам теперь живу настоящим. Жить настоящим – лучшая тактика при уходе за больным. Если все время беспокоиться о завтрашнем дне, никаких нервов не хватит.

Со времени нашей последней встречи супруги не сдавались, ездили на конференции, участвовали в работе лондонской исследовательской группы (и теперь называют ее «наша семья») – то есть наотрез отказывались, по словам Стюарта, «уходить безропотно во тьму». Стюарт по-прежнему работает университетским капелланом, поэтому устроил так, чтобы каждый день кто-нибудь приходил к ним домой навестить Кэрол и ее девяностолетнюю маму Джойс. Он рассказал мне, что теперь присматривает за Кэрол гораздо внимательнее, оберегает ее, поскольку с каждым днем все острее понимает, как мало ей осталось, так что теперь его жизнь состоит в том, чтобы «выжать из нее последние капли».

Терапия, которую проходит Кэрол, состоит в иммуностимуляции и напоминает лекарства на антителах, о которых мы говорили в шестой главе. Поможет ли лечение? Неизвестно. Особенно на нынешней стадии. К тому же не исключено, что Кэрол получает плацебо (из соображений чистоты эксперимента эту информацию скрывают даже от самих ученых). Но для супругов Дженнингс это уже неважно.

– Главное – мы больше не предоставлены самим себе, – сказал Стюарт. – Когда Кэрол поставили диагноз, она дала мне предельно конкретные указания: «Я хочу как можно дольше участвовать в исследованиях». Так что теперь мы боремся за то, чтобы утянуть болезнь на дно вместе с нами.

Мы вышли из ресторана и двинулись через парк. У Кэрол была запланирована очередная МРТ, а я решил проводить их до больницы. Было тепло и ясно. На деревянных скамейках расселись старички и старушки, на траве устраивали пикники молодые пары. Кэрол шагала с неброской уверенностью – подняв голову и сцепив руки за спиной. Словно вступала в последнюю фазу с необычным спокойствием. Возможно, лечение на самом деле в чем-то и помогает, подумал я. И тут она посмотрела на меня и широко улыбнулась.

Да. Все может быть.

Летом 2016 года Арнольд Леви был дома один, и тут его потревожил дверной звонок – это мы с Дэни в очередной раз терпеливо ждали на пороге. Я хотел встретиться с Арнольдом не для того, чтобы убедиться, что он угасает, мне уже было известно, что дела у него идут не очень хорошо, а для того, чтобы застать последние проблески мыслей и воспоминаний, последние искорки характера и внутренней жизни.

Я сел рядом и спросил, как дела, и Арнольд ответил мне пустым стеклянным взглядом. Много работы в киностудии, сказал он лаконично. Снимают новый фильм, понадобилась помощь, и первым делом обратились к нему. Дэни поглядел на меня и украдкой помотал головой. Разум Арнольда заново проживал сейчас его молодые годы, создавал собственную реальность из обрывков воспоминаний, отбирая и усиливая самые умиротворяющие. Держался Арнольд неестественно холодно и официально, словно живая статуя, застывшая в позе вежливого сдержанного внимания.

Дэни приступил к ежедневной проверке писем и газет, а мы с Арнольдом пошли в кухню, чтобы заварить ему чай. Арнольд спокойно, бесстрастно глядел, как я достаю чашку и ложку.

– Да-да, – негромко подбадривал он меня. – Вот что нам понадобится. Верно?

– Тут пишут, что вам опять пора к доктору, – сказал Дэни Арнольду, когда мы вернулись в гостиную.

– А! – отозвался Арнольд. – Интересно, зачем я ему понадобился.

– Ну, вы же принимаете свои лекарства.

– Принимаю? Как хорошо, что ты мне напомнил… я бы и не сообразил, что делать. Ведь я тебя так давно не видел.

Дэни поднял голову:

– Арнольд, я видел вас два дня назад.

– А… правда? А я об этом знал?

В голосе Арнольда прозвучал испуг. У него был вид человека, поглощенного безнадежной внутренней борьбой, – его мозг нащупывал несуществующие связи.