— Черта лысого вам достану! — заверял он своих товарищей. И никто в этом не сомневался. Уж кто-кто, а Макс точно достанет! Разобьется в лепешку, но достанет, из-под земли выкопает.

Он, похоже, никогда не унывал, поэтому и жилось ему в полку легко и припеваючи.

А тут случился у него день рождения, о котором он случайно накануне вспомнил. Двадцать лет — это тебе не шутка. Такое событие надо непременно отметить. И в голове у него зародился гениальный план: смотаться в село за продуктами, чтобы достойно украсить праздничный стол рядового десантника. В помощники ему отрядили, его закадычного дружка, рядового Алешку Квасова. Раненько утром они залезли под брезент в «Урал» Малька, Сашки Малецкого, который отвозил провиант и воду на блокпост. Он и подбросил их до реки. Там они перешли речку вброд и поднялись в чеченское село, расположенное на косогоре. Прошлись по улице, где Макс плодотворно, можно сказать, «конструктивно погутарил» с местными бабками, разжалобив их своими байками о сиротской несчастной доле, о превратностях его нелегкой судьбы. Возвращались солдаты довольными: они разжились двумя трехлитровыми банками компота, банкой сливового варенья, яблоками, сушенным черносливом, курагой и семечками. А какой-то старик даже «чачи» пожертвовал, налив им в пластиковую бутылку.

— Живем, братан! — Макс весело хлопнул Алешку по плечу.

Солдаты спустились к мелкой речушке, разулись, засучили штанины, быстро переправились на свой берег.

— Брр! Мама роднаяя! Вода холоднющааяяя! Околеть можно!

— У нас в деревне, тоже такая! Ключи кругом бьют! Ноги, аж сводит!

— Как огнем обжигает!

— Чего ты хочешь? С гор течет!

Вышли на берег. Уселись на серую гальку рядом с ободранным корявым деревом, принесенным весенним паводком, обулись и вышли на дорогу, ведущую к лагерю.

— Интересно, Малек с Толиком уже проехали или нет?

— Наверняка! Сбросили груз и обратно! Чего они там забыли, на блокпосту?

— Эх, и погудим сегодня! — размечтался Макс. — Только бы Сара чего-нибудь не учудил.

Вдруг неожиданно за рекой хлопнул громкий выстрел, и что-то ударило в спину Шестопалу. Солдаты повалились на землю. Вжались в нее телами. Макс ошалевшими глазами взглянул на перепуганного на смерть Лешку Квасова, который в свою очередь уставился на него. На покраневшем лице того проступили капельки пота, к нижней пухлой губе приклеилась шелуха от семечек, которые он лузгал всю дорогу.

— Снайперюга, сволочь! Давай дуй вон туда, за кусты! В ложбинку! Дура, рыла не поднимай! Быстро! Да быстрее же! Шевели оглоблями!

Алешку упрашивать долго не пришлось, он, словно ящерка, вильнув ритмично квадратной задницей, исчез в указанном направлении. Укрывшись в низине от снайпера, стали думать о дальнейших действиях.

— Леха, чего делать-то будем?

— Сплошное паскудство! Совсем херово! Голову не высунешь, снимет, сука!

— А-а! — сморщившись и замотав головой, вдруг протяжно застонал Макс.

— Макс! Макс! Ты чего? Ранили? Куда?

— Проклятие! Какой там ранили! Банки разбились! Вдребезги! Попал, сволочуга! Вся жопа — мокрая! Только сейчас и почувствовал! Все на крестец вылилось!

Квасов посмотрел ему за спину и ахнул. Так и есть. Все ниже поясницы сырое бордово-черного цвета. Вся задница. Будто Макса Гулливер в чернильницу обмакнул.

— Падла, снайперюга! Убью! — зло забубнил расстроенный Макс, стаскивая с себя насквозь протекший сидор, который звякал разбившимися склянками. — Сволочь распоследняя!

— А может и не снайпер вовсе, а малолетка какой-нибудь! Шандарахнул чувак по нам и смылся!

— Это дела не меняет. Сегодня у реки, а завтра будут на базе мочить. Так и до беды не далеко.

Появление Квасова и Шестопала вызвало в палатке бурное оживление и гомерический хохот товарищей.

— Вы, что компот не достали? — разочарованно протянул радист Вадик Ткаченко.

— А, что тебе этого мало? — сказал Квасов, кивая на нары, куда вытряхнул содержимое своего мешка.

— Вот и посылай таких!

— Ты бы и этого не принес, пианистка хренова! — накинулся на радиста разозлившийся Макс.

— Достали, но не донесли! — отозвался унылый Алешка Квасов, у которого после выстрела у реки неимоверно чесалось все тело. — Гад, один ползучий, помешал! Все банки расколошматил! Сука! Чуть Макса не положил! Чуть бы левее взял, точно, ему хана!

— Макс, ну ты, считай, в сорочке родился!

— Повезло тебе как утопленнику, лучше с уделанными штанами, чем грузом «200» домой чалить.

— Я то думал, вы за «чачей» отправились, — отозвался лениво Вася Панкратов по прозвищу Наивняк.

— «Чачу», видите ли, ему подавай, халявщик! — закипел возмущенный Квасов. — Тебе Сара такую «чачу» покажет, что и слово это забудешь как пишется! Чачу ему подавай! Наивняк, вот ты бы взял и сходил!

— А то пупок сидишь у печки греешь! — огрызнулся Шестопал.

— Халявщик!

— Ну, и чего теперь делать?

— Какие проблемы Максик?

— Жопа-то вся сахарная, ко всему приклеивается! — развел руками пострадавший от пули снайпера Шестопал.

— Что делать? Что делать? Замачивать! — отозвался с нар невозмутимый Димка Коротков, где, устроившись по-турецки, здоровенной цыганской иглой зашивал дырки на изрядно потрепанной разгрузке.

— Похоже, из черной смородины компотище был, — констатировал Андрюха Романцов, тщательно рассматривая сзади, уделанные в пух и прах, штаны Шестопала.

— Знатный компотище!

— Сладкий, наверное, — съязвил сержант Рубцов, потягиваясь на нарах.

— Рубец, кончай душу травить! И без тебя тошно!

— Такой не отстираешь, глухой номер. Так и будешь до дембеля с лиловой жопой ходить! Эх, и отличная цель для боевиков будет. Издалека видать!

— А капитану Сутягину обязательно надо доложить, что «чех» завелся в окрестностях, — сказал старший сержант Самсонов. — Пусть его ребятишки попасут сволочь.

— Хер его сейчас подловишь, уж наверняка, пятки салом смазал! Сидит в своей сакле, чаи гоняет!

— Мужики, где, говорите, он в вас долбанул? — поинтересовался снайпер Валерка Кирилкин, невысокий коренастый пацан со смеющимися зелеными глазами.

— За селом! У реки, когда мы брод перешли. Уже на этом берегу. Если б не густой кустарник, не знаю, как бы мы от него ушли?

— А ведь мог бошку снести к чертовой матери!

— Эх, Леха! Леха! Мне без тебя так плохо… — Шестопал прохаживался по палатке с мокрыми штанами, в поисках куда бы их повесить для просушки, и напевал песню, виляя голой задницей.

— Макс заткнешься, ты, наконец, или нет? Дождешься, я тебе рот зашью! — пригрозил сержант Бурков, который писал домой письмо и никак не мог сосредоточиться.