Ничего не оставалось делать — Морган должен был покинуть лагерь. Оставить своих людей. Оставить Джереми. Он должен был пожертвовать ими, включая собственного брата, чтобы спасти тысячи жизней.

Это было самое трудное решение из всех, какие Морган принимал в своей жизни.

Он должен был отправиться в путь с наступлением темноты, разыскать союзников, доложить свою информацию и вернуться в лагерь. Если будет не слишком поздно. Если по возвращении он еще сможет кому-то помочь.

Как вскоре выяснилось, он принял решение слишком поздно.

Он прошел меньше мили, когда услышал за собой шквал ружейного огня. Морган помчался назад, карабкаясь по скользкому склону, и наконец забрался на выступ скалы, расположенной над маленьким лагерем англичан. Он увидел, как два французских солдата вели Джереми. Трое солдат Моргана лежали убитые вокруг лагерного костра, который они, по-видимому, развели после ухода Моргана, вопреки его категорическому запрету.

Морган не мог прийти на помощь Джереми. У него был только пистолет. Он не мог жертвовать информацией, которая могла спасти тысячи жизней ради достойного, но самоубийственного жеста — попытки спасти брата.

Все, что он мог сделать, — это остаться на месте. Остаться и смотреть.

Он знал, что это не займет много времени.

И тогда это началось. Допрос. Пытки.

Морган оставался на месте.

Это была война в своих самых грубых, самых зверских проявлениях. Дело французов было уже почти проиграно, и офицер, командовавший операцией по захвату лагеря, очевидно, решил, что наткнулся на секретного агента.

Джонс был застрелен сразу, как только попытался скрыться в кустах. Макдональд, уже больной, был забит до смерти. Следующим погиб Пиппин.

После этого Морган потерял счет смертям.

Но он продолжал наблюдать. Он видел, как француз пытал Джереми. Он видел, как Джереми истекает кровью. Он слышал, как Джереми стонет. Когда забрезжило утро и французы покинули лагерь, Морган подошел и взял на руки изуродованное тело Джереми. Он нашел Джереми, когда тот испускал последнее дыхание, и его последние слова были обращены не к брату, не к отцу, а к Ричарду Уилбертону, ублюдку, который их предал.

— Только Берт, — закончил Морган свой рассказ, — который лежал без сознания в палатке, и я были живы, когда часом позже в лагерь вошел небольшой отряд австрийских солдат, наших союзников. Я привез останки моего брата домой, чтобы похоронить его как героя и заслужить прощение отца.

— А Ричард? — Каролина задала этот вопрос почти шепотом, спрятав голову у него на груди. Ее прекрасные зеленые глаза были полны слез.

— Ричарду каким-то образом удалось добраться до расположения наших частей. Моя информация была передана. Ты только подумай, Каро, я считал, что не могу спасать Джереми из-за этой информации, но я ошибался. Ричард выполнил мое поручение. Он просто забыл вернуться на помощь своим товарищам по оружию — я полагаю, это понятное упущение, если принять во внимание, что Ричард внезапно стал знаменитостью. Ему отдавали почести как Единорогу, величайшему английскому герою; его поздравляли в Карлтон-Хаузе, когда я ехал на фермерской телеге из Дувра в «Акры» с телом Джереми в бочке от яблочного уксуса. Я провел дома около шести месяцев, прежде чем вернуться в войска, а после Ватерлоо приехал в Клейхилл. Ричард не связался со мной, никогда не пытался объяснить свое исчезновение. Наша встреча у Альмаков на прошлой неделе была первой с тех пор, как он выехал из лагеря на моей лошади, одетый в мой плащ, с моей маской на лице, с моим посланием и с клятвой — вернуться как можно скорее.

— Неудивительно, что тебе захотелось ему отомстить, Морган, — признала Каролина. — И неудивительно, что герцог согласился помочь тебе. Ты был прав, не рассказав ему всего, потому что он не перенес бы известия о том, что Джереми пытали. Но я никогда не стала бы ждать три года, если бы решила отомстить! Я бы сразу отправилась в Лондон и разоблачила Ричарда, а потом застрелила бы его! Как ты мог ждать так долго?

— Хороший вопрос, моя девочка. — Морган чувствовал себя опустошенным, но до странности спокойным. — У меня оставались кое-какие старые счеты, относившиеся к моей секретной службе, один из которых касался моего досточтимого дяди Джеймса. И я решил свести их, прежде чем заняться Ричардом. Мне кажется, как ни дурно это звучит, что я хотел заставить Ричарда страдать, бояться, ожидать моего появления каждую минуту, не зная покоя ни днем, ни ночью.

Каролина отодвинулась от него, и он вопросительно посмотрел на жену:

— Ты, очевидно, осуждаешь меня. Ты считаешь, что мой дядя был прав, назвав меня холодным до мозга костей и бессердечным. Может быть, ты даже считаешь меня безбожником.

Она покачала головой:

— Нет, Морган. У меня никогда не было младшего брата. Я не знаю, как реагировала бы, если бы мне довелось пережить то, что пережил ты. Я никогда не жаждала отцовской любви настолько, чтобы поставить все на карту в надежде заслужить от него хотя бы одно доброе слово. Но я точно знаю одну вещь. Так не мстят. Ричард не вызвал тебя на дуэль. Он рассказал отцу о своей измене, прежде чем ты успел его разоблачить, и тот согласился признать меня, чтобы не подставлять своего сына под твою пулю. Ричард, кажется, и на этот раз ведет себя как трус, хотя я в это не верю. А из того, что ты бормотал, когда появился у меня в спальне, следует, что ты тоже в это не веришь.

Морган встал с кровати и снова заходил по комнате. Итак, Каролина догадалась о том, в чем он признался себе только теперь: на самом деле он не желал мести. Он признал это всего несколько часов назад, когда его отец покинул гостиную. Единственное, чего он действительно хотел, — так это любви отца, которая оставалась для него недостижимой.

— Ты до сих пор считаешь Ричарда тщеславным трусом, который бросил на произвол судьбы своих товарищей?

Морган попытался сосредоточиться.

— Если бы он пришел ко мне, если бы сделал хоть малейшую попытку объясниться… — Он покачал головой. — Нет, я не верю, что Ричард нарочно оставил нас умирать. Возможно, мой гнев, мое горе заставили меня сначала поверить в это, но теперь, увидев его, я вспоминаю его храбрость, верность, проявленную им за годы секретной службы. Боюсь, это снова возвращает нас к дяде Джеймсу — и вот к этой вещице. — Он полез в карман пижамы и извлек из него подвеску, полученную от дяди. Каролина встала с кровати и взяла ее в руку.

— Смотри, Морган, на ней изображен Единорог! Как красиво! Он почти такой же, как тот, что на моем кольце, только лучше. — Она нахмурилась. — Но как…

— На подвеске изображен семейный герб Уилбертонов. Ричард дал мне свое кольцо, когда решил, что мне надо присвоить кличку Единорог, — романтическая дань дружбе. Мой дядя клялся, что, став свидетелем того, как граф Уитхемский убил своего брата и графиню, он снял эту подвеску с шеи настоящей леди Каролины, прежде чем поместить ее в сиротский приют в Глайнде. Если верить моему дяде, он шантажировал графа, пока тот не потребовал предъявить тебя, то есть леди Каролину, в качестве доказательства. Когда он не сумел этого сделать, поскольку не понравился Персику, он стал шпионом. Он был не слишком приятным человеком, мой дядя.