Карелин сначала задумался, а потом махнул рукой.

– Идемте, товарищ Коба, – сказал он, – поговорим в чайной. Там сейчас много народу, и никто не обратит на нас особого внимания.

В чайной Карелин отвел Кобу за стоящий в углу дальний столик. Вскоре перед ними уже пыхтел небольшой самовар, стояли чашки и лежала связка баранок. Все в традиционном русском стиле, как и обещал устав Собрания.

– Я вас слушаю, товарищ Коба, – сказал Карелин, разливая по чашкам чай.

– Товарищ Карелин, – сказал Коба, – у меня для вас еще одно письмо. На этот раз не к члену правления Собрания, а к члену партии большевиков…

С этими словами Коба протянул Карелину еще один сложенный вчетверо листок бумаги. Тот машинально взял его и прочитал:

Товарищ Карелин! Архинужно и архиважно! Поскольку легальная работа с рабочим движением становится наиважнейшим участком работы для партии большевиков, прошу вас приложить все усилия для того, чтобы товарищ Коба смог принять на себя руководство Собранием фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга. Это надежнейший товарищ и опытный организатор, поставленный партией на этот участок работы.

С большевистским приветом Владимир Ульянов-Ленин.

– Значит так, – сказал Карелин, барабаня пальцами по столу, – товарищ Ленин признал все-таки мою правоту в вопросе о важности легальной работы?

– Вы не поверите, товарищ Карелин, – сказал Коба, понизив голос, – но обстановка в Российской империи после первого марта по отношению к рабочему движению радикально изменилась. Изменилась так, как будто вчера была зима, а сегодня вдруг наступило лето.

– Конечно, не поверю, товарищ Коба, – произнес Карелин, – а с чего бы ей меняться?

– А что вы скажете на это? – Коба с видом фокусника, показывающего сложный трюк, сунул руку во внутренний карман своего полупальто и вытащил оттуда небольшую фотографическую карточку, на которой были изображены товарищи Ульянов-Ленин и Коба в компании государя-императора Михаила II, главы государственной безопасности господина Тамбовцева, а также еще нескольких персон, как определил Карелин, «нездешней наружности».

Особенно привлекала его взгляд женщина неопределенного возраста, одетая в военный мундир с погонами полковника гвардии. Причем сидел он на ней так, будто она носила его всю жизнь.

– Узнаете, товарищ Карелин? – шепотом спросил Коба.

– Узнаю, – ответил Карелин, отодвигая от себя фотографию, и недоверчиво спросил: – И как так могло случиться, что два большевика фотографируются в компании императора и самого злобного душителя свободы за последние сто лет?

– А какую свободу задушил ТОВАРИЩ Тамбовцев? – вопросом на вопрос ответил Коба. – Если вы о свободе кидаться бомбами направо и налево, то, как вы знаете, партия большевиков категорически возражает против террора. Что же касается легального рабочего движения, то в «Новой Голландии» считают, что униженное и бесправное положение рабочего класса несет для государственной безопасности даже большую угрозу, чем все бомбы террористов, вместе взятые. Ведь если русский народ в своем гневе возьмется за дубину, то последствия для России могут стать воистину ужасными. И смею вас заверить, император Михаил тоже разделяет это мнение.

– Да, товарищ Коба, – сказал Карелин, – но если начнется революция, то самодержавие может рухнуть, и народ, наконец, обретет свободу.

Коба нахмурился и сказал:

– На Руси уже было такое. Самодержавие уже рушилось. Вы же грамотный человек и должны помнить историю России. Конец шестнадцатого века, Смутное время, хотя я бы назвал его кровавым. Тут же набежали иноземцы, и начались бесконечные войны. Кончилось все воцарением Романовых. Если вы думаете, что в этот раз все будет иначе, то жестоко ошибаетесь. Народ никакой свободы не обретет, а смерти, нищеты и страданий будет предостаточно. А в конце всей этой смуты будет новый царь. Ведь Россия – это абсолютная монархия. И все ее жертвы, муки и кровь будут напрасны. Не лучше ли сейчас помочь императору, который принял близко к сердцу народные чаяния, чем потом расхлебывать последствия собственной глупости?

– Может быть, может быть… – Карелин задумался. – Так, значит, товарищ Коба, вы предлагаете нам перейти под руку «Новой Голландии», так же как зубатовское общество перешло под контроль Департамента полиции?

Коба отрицательно покачал головой.

– Совсем нет, товарищ Карелин. Мое знакомство с господином Тамбовцевым исключительно частное, и ни более того. Император Михаил – это, конечно, другое дело. Но и тут мне, скорее, были высказаны общие пожелания, чем какое-то конкретное задание.

– Вы встречались с самим императором?! – недоверчиво спросил Карелин, потом хлопнул себя ладонью по лбу, вспомнив про фотографическую карточку.

– Да, встречался, – утвердительно ответил Коба, сделавший вид, что не заметил жеста Карелина.

– И каковы же его пожелания? – все еще недоверчиво качая головой, спросил Карелин.

– Очень простые, – тихо сказал Коба. – Прежде всего необходимо всемерно расширить деятельность Собрания. Для этого из устава Собрания лично императором будет вычеркнуто упоминание про Санкт-Петербург и про то, что членами Собрания могут быть только рабочие русской национальности. Также будет добавлено разрешение на издание общероссийской рабочей газеты. Например, газеты «Труд». Никакой предварительной цензуры, условие для газеты лишь одно – она должна писать правду. Первым нашим читателем будет сам император Михаил. А товарищ Тамбовцев по всем фактам обнаруженных безобразий будет посылать для проверки своих людей. В «Новой Голландии» считают, что только так можно побороть господствующие среди российских чиновников разгильдяйство, мздоимство и казнокрадство.

– Это жестоко, – серьезно сказал Карелин, – так можно пересажать половину российских чиновников.

– Зато вторая половина сразу станет работать за двоих, – ответил Коба, – в том числе и фабричные инспекторы, которые сейчас, скорее, потакают прихотям фабрикантов, чем борются за права рабочих.

– Наверное, – неопределенно произнес Карелин и добавил: – Так значит никакого контроля?

– Мы сможем делать всё, – ответил Коба, – кроме призывов к свержению существующего строя и нападок на императорскую семью.

– Хорошо, товарищ Коба, – хмуро кивнул Карелин, – это все звучит, как сказка, но я вам почти уже поверил. Чем еще вы можете подтвердить свои слова?

Коба, не колеблясь, ответил:

– Что вы скажете насчет первомайского шествия по Невскому проспекту к Зимнему дворцу, с последующей подачей обращения рабочих прямо в руки императору Михаилу. Вы окончательно поверите мне, если полиция не будет нам препятствовать, а царь возьмет из наших рук прошение?

– Да, – ответил Карелин, – хоть это и невозможно, но я вам после этого поверю.

– Хорошо, – сказал Коба, – тогда зовите сюда других членов правления, товарищей Васильева, Кузина и Варнашева. В текст вашей «программы пяти» потребуется внести некоторые изменения, чтобы выполнение наших требований пошло на пользу рабочему классу, а не болтливым интеллигентам и жадным капиталистам.