терпим к добрым, чтим мудрецами, опекает благородных, обогащает удачливых, создает роскошь и изящество, приносит радости, наставляет и помогает в помыслах и томленьях, сопровождает и спасает, украшает богов и людей и руководит их жизнью.

Спорить с Сократом легко, с истиной – невозможно

Риторически прекрасная речь Агафона вызвала одобрение присутствующих, чего не было после речей предшествующих ораторов. К этой высокой оценке присоединился и Сократ, заявив, что он теперь в затруднении, и толком не знает, о чем говорить. При этом в его словах слышится ирония.

Притворно унижая себя, Сократ говорит, что ему во время речи Агафона вспомнился «великий говорун» Горгий, и он испугался, что Агафон «напустит голову Горгия» (игра слов: имя Горгий напоминает имя Медузы Горгоны, от чьего взгляда люди обращались в камень) и превратит его (Сократа) в «камень безгласный». В притворном смятении Сократ говорит, что напрасно согласился говорить похвальное слово, потому что выяснилось, что он не сведущ в любовных делах и в построении похвальной речи. Он-то думал, что о восхваляемом предмете нужно говорить правду! И выбирать из этой правды самое замечательное, чтобы расположить все это в нужном порядке. «Оказывается, уменье произнести прекрасную похвальную речь состоит вовсе не в этом, а в том, чтобы приписать предмету как можно больше прекрасных качеств, не думая, обладает он ими или нет: не беда, стало быть, если и солжешь. Видно, заранее был уговор, что каждый из нас должен лишь делать вид, что восхваляет Эрота, а не восхвалять его в самом деле».

Этими восклицаниями Сократ как бы перечеркнул все сказанное до него – все эти пустые упражнения в славословии и натужном мудрствовании. И это, по словам Сократа, годится только для неосведомленных людей. Похвала получается красивой – и только. Интригуя собравшихся, Сократ предлагает им рассказать правду, но «на свой лад» и притом «в первых попавшихся, взятых наугад выражениях».

Получив согласие собравшихся, Сократ адресует свои вопросы к Агафону, подводя его к совершенно другому видению Эрота, чем то, которое только что прозвучало из уст самого Агафона.

Первая позиция, которой добивается Сократ – понимание межсубъектной роли Эрота. Любовь ведь предполагает не «любовь вообще», а любовь к кому-то. Если это любовь к отцу, то он является отцом кому-то. То же и мать или брат и сестра. Таким образом, Эрот – это любовь к кому-то. Агафон соглашается со всеми положениями, высказанными Сократом.

А мы должны вновь обратить внимание на то, как Сократ определяет любовь. В данном случае его примеры касаются любви между родственниками.

Вторая позиция – это опровержение того противопоставления которое Агафон увидел между Необходимостью и Любовью. Сократ предложил согласиться с тем, что любят и вожделеют в том случае, когда не обладают предметом любви. Обладая какими-то свойствами, как же еще и желать их? Только в смысле сохранения этих свойств в будущем. То есть, это желание того, чего еще нет. Вожделение вызывает то, чего недостает, а не то, в чем нет недостатка. И получается что это необходимость. Агафону приходится согласиться.

Симпосий вокруг стола с изображением головы Горгоны

Итак, у любви есть объект, а предмет ее – то, в чем испытывается нужда. Сети ловушки для Агафона расставлены. Теперь ловушка захлопывается.

Сократ напоминает, что Агафон говорил о том, что дела богов упорядочились, благодаря любви к прекрасному (ведь любви к безобразному не бывает). Значит Эрот – это любовь к красоте. Агафон соглашается. А раз так, то Эрот лишен красоты и нуждается в ней. Тогда его нельзя назвать прекрасным! Агафон попался: Эрот не может быть прекрасным. Стремление и достижение – вещи разные!

Теперь Сократу остается развернуть следствия из достигнутого понимания. Если доброе прекрасно, а Эрот нуждается в прекрасном, то он нуждается и в добре. Значит, ему не хватает доброты. Он не добр!

Агафон уже сдался и не хочет идти по пути, на который завел его Сократ. Действительно, ему теперь пришлось бы сказать, что Эрот не добр. И Сократу приходится перейти от вопросов к изложению своих представлений. При этом форма изложения – рассказ, в котором самому Сократу приходится отвечать на вопросы «манитеянки Диотимы». Эта загадочная женщина, сведущая во многом, представлена Сократом ее достижением: во время жертвоприношения она добилась десятилетней отсрочки эпидемии чумы в Афинах. Больше ничего: «чужеземное» происхождение из Манитеи и отсрочка эпидемии.

Сократ принимает на себя исходную позицию Агафона, а Диотима становится его учителем – играет роль самого Сократа. Вместо Агафона в воображаемом диалоге Сократ провозглашает: «Значит, Эрот безобразен и подл?!» И здесь открывается суть любого процесса и напряжения – исходное несовершенство субъекта. Но при этом не всё, что не прекрасно, непременно безобразно; не все, что не мудро, непременно невежественно. Есть нечто среднее. Верное, но необъясненное, не есть ни знание (понимание), ни невежество (неведение). Так же и Эрот – не добр и не прекрасен, но при этом не зол и не безобразен.

Здесь возникает этический конфликт. Ведь общепринято считать, что Эрот – великий бог, а все боги блаженны и прекрасны. Диотима предлагает разобраться в определениях и учитывать мнение тех, кто сведущ. Ведь Эрот не отличается ни добротой, ни красотой, а только вожделеет к этим качествам. Тогда выходит, что Эрот не бог, а смертный? Действительно, Эрот – нечто среднее. Кто же? Великий гений, – отвечает Диотима. Функция гениев: «Быть истолкователями и посредниками между людьми и богами, передавая богам молитвы и жертвы людей, а людям наказы богов и вознаграждения за жертвы». Эрот – посредник!

Здесь налицо опровержение мифа, в который «верит, ибо это абсурдно». Сократ предлагает логичный вывод из исходных посылок о том, что «Эрот есть любовь». Но мифу логические противоречия не интересны. Именно поэтому Сократ доходит до опровержения мифа: Эрот не бог. И если бы подобные измышления коснулись не такой полузабытой мифической фигуры, Сократу бы не поздоровилось. Что, собственно, и стало причиной смертного приговора афинского суда, который поставил миф выше логических выводов из его же исходных посылок.

Сократ утверждал (под видом речи Диотимы), что боги, не соприкасаясь с людьми, общаются и беседуют с ними только через посредство гениев. Благодаря им Вселенная связана внутренней связью и возможны всякие прорицания, жреческое искусство и вообще все, что относится к жертвоприношениям, таинствам, заклинаниям, пророчеству и чародейству.

Диотима предлагает свою версию рождения Эрота. Его зачала нищенка Пения от охмелевшего Пороса, сына Метиды, который участвовал в пиршестве богов по поводу рождения Афродиты. Поэтому Эрот стал спутником и слугой Афродиты. А вот по рождению ему достались не самые замечательные черты: «Он всегда беден и, вопреки распространенному мнению, совсем не красив и не нежен, а груб, неопрятен,