Тата подумала, что детям давно пора спать, и тут же забыла об этом.

– Даниил заканчивает десятый класс и поедет доучиваться в Воронеж.

Лера перестала жевать петрушку.

– Зачем?!

– Моя сестра заведует там школой-интернатом. Даниил, как зарекомендовавший себя не с лучшей стороны, будет там учиться дисциплине и самостоятельности.

– Сдали бы вы его в Москве в интернат, – сказал Сергей и поднялся из-за стола. – Чего в Воронеж-то тащить!

– Ты не понимаешь. Там он будет под присмотром, и потом, чем дальше от Москвы, тем меньше соблазнов!

– Компьютер и в Африке компьютер, не то что в Воронеже! Или вы думаете, что компьютеров нет именно в Воронеже, что ли?! – с досадой перебил Сергей.

Казалось, он хочет сказать что-то такое, чего говорить ни в коем случае нельзя, особенно за семейным столом, и сдерживается только из соображений политкорректности.

А может, потому, что Лера из-под стола показывает ему кулак.

– Да, – сказала мать. – Бедолага. Мальчишки в этом возрасте такие… трепетные. Им так нужны мама с папой, а вовсе не интернат.

– Дорогая, – перебила бабушка. – Я уверена, что родителям виднее. Кроме того, Владимир совершенно прав относительно дисциплины. Она необходима.

Тата думала, что, если бы так получилось и ее муж вдруг сию минуту приехал домой, все моментально встало бы на свои места.

Все ее родственники слушались его, как солдаты своего полкового командира. Впрочем, его трудно не слушаться.

– Все понятно, – подытожила Лера. – Мы воспитываем своих детей неправильно. Мы не отправляем их в Воронеж к сестре нашего дорогого Владимира. Тата, я пойду разбирать постели, а ты убираешь со стола. Дорогие родственники, спокойной ночи, у нас еще куличи!

Однако угомонить всех удалось только к полуночи.

Тата месила плотное, пахнущее сдобой и ванилью тесто, думала о муже, люстре и Ордынке, когда Лера, позевывая, спустилась сверху.

– Пойдем покурим?

– Подожди, я так не могу бросить. Иначе оно опадет!

Лера заглянула в ведро, над которым трудилась Тата. Готовить она никогда не умела и не любила, зато очень любила поесть.

– М-м, как пахнет! Как в детстве! Помнишь, в булочной продавали куличи и они назывались «Кекс весенний»? Из идеологических соображений?

Тата засмеялась.

– Помню.

– А помнишь, бабушка нам говорила, чтоб мы в школе ни в коем случае не рассказывали, что у нас дома пекут куличи? Мы же были пионерками!

– И комсомолками! – подхватила Тата.

Тесто, пухлое, самодовольное, словно улыбалось ей, и Тата улыбалась в ответ.

– Что, вы на самом деле разводитесь?

– Лерка!

– Ну что?

– Никто не разводится. Пока.

– Что значит – пока?

Тата перестала месить тесто, которое сразу перестало улыбаться.

– Я не знаю, – сказала Тата задумчиво. – Что-то случилось, наверное. Мы никак не можем поговорить, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Может, он влюбился?

Тата неохотно пожала плечами.

– Мне кажется, если б он влюбился, я бы знала.

– Тогда, может, ты влюбилась?

Чтобы не смотреть на Леру, Тата посмотрела на тесто, которое теперь хмурилось.

Пасхальное тесто не должно хмуриться. Оно должно только улыбаться! Весь смысл куличей в том, что их нужно готовить… с любовью.

Никакого другого смысла нет.

– Я не знаю, – сказала Тата задумчиво. – Правда, пойдем на крыльцо.

– А твое драгоценное тесто?

– В присутствии куличей, – объявила Тата, – нельзя говорить на скользкие темы!

Лерка фыркнула:

– А что, у нас уже скользкие темы? Или ты, как дядя Володя, считаешь скользкой любую тему, отличную от шахмат?

На веранде было сумрачно и сыро, свет из окна прямоугольниками ложился на широкие доски и на оседающие потемневшие сугробы. Неожиданно потеплело, и влажный ветер казался совсем весенним.

Лера плюхнулась в качалку и вытянула ноги.

– Господи, как хорошо-то! Твой муж – великий человек!

– Почему? – рассеянно спросила Тата.

– Потому что с его деньгами он бы мог тут отгрохать виллу с колоннами и портиками! А он оставил дом столетней давности, только улучшил немного.

Тата вдруг рассердилась:

– Разве он мог вместо этого дома забабахать колонны и портики?! Кем бы он был после этого?

– Татка, что с тобой?

– Я не знаю.

– Ты влюбилась?

Сосны вздыхали, и тяжелые капли падали на крышу со смачным весенним звуком.

– Вроде бы нет. Но я так устала! Лера, я тут неожиданно обнаружила, что я замужем почти двадцать лет. Двадцать!

– Ну и что?

– Ты знаешь моего мужа, – с ожесточением сказала Тата. – Он работает день и ночь. Ему совершенно наплевать на то, что со мной происходит. Он меня не видит и не слышит иногда месяцами!..

– С чего ты взяла, что ему наплевать? С того, что он не подает тебе кофе в постель? Или не гуляет с тобой вокруг Патриарших прудов? Так он никогда не гулял, насколько я знаю! Он даже, когда за тобой ухаживал, не гулял и не подавал! И двадцать лет спустя тебя это взволновало?!

– Да нет, – чувствуя себя очень глупо, перебила Тата. – Просто мне хочется чего-то… радостного, необыкновенного, понимаешь? Ну, например, чтобы он взял и приехал вот… завтра! Или подарил мне что-нибудь необычайное! Например, вологодские валенки. Он недавно был в Вологде. Знаешь, какой это потрясающий подарок – вологодские валенки? Я просила его привезти, а он забыл.

– И подарил тебе на Восьмое марта, – подхватила Лера, – очередной бриллиант!

Тата кивнула.

– Ужасное горе, – подытожила Лера. – И кофе в постель ни разу не подал, и валенки не купил. Скотина.

– Ты что? Смеешься?

– Татка, – убежденно сказала Лера, – как бы это тебе объяснить… Есть мужчины, совершенно непригодные для оказания галантных услуг дамам. Ну, то есть непригодные решительно! Твой муж как раз такой. Он никогда не станет усыпать твою постель лепестками белых роз и гулять с тобой под дождем не станет тоже! Он работает день и ночь, такую семью содержит! Может, мама с бабушкой позволяют себе не помнить, а я-то точно знаю, на чьи денежки наша бабушка лежит в лучших клиниках, а наша мама посещает музеи Венеции! И кто дал денег на машину Шуре с Володей. И кто Сережу моего на работу устраивал! Твой муж не может одновременно петь, декламировать тебе из Петрарки и заниматься всеми этими делами!