– Я сейчас в Саут-Бенде, в Индиане, в кампусе Университета Нотр-Дам, но на следующих выходных буду в Майами, в «Билтморе»[71]будет мероприятие от магазина «Букз-энд-букз».

– А что там в Саут-Бенде?

– Да ничего особенного, вчера чтения были, прошло все нормально. Сходили попили пивка с Чарли Рейганом, защитником из Нотр-Дама. Грузил меня, какой он поклонник моего творчества и все такое, но вообще парень хороший. Получил стипендию, собирается на драфт НФЛ[72]и очень хочет писáть. Прикинь. Но вообще хорошо посидели.

– Невозможно же всю жизнь играть в футбол. Значит, у него есть голова на плечах.

– Да, точно. Парень из хорошей семьи: старые бостонские деньги, а до этого Голуэй и Клер[73]. Но вот – застрял в этом Зажопинске в Индиане.

– А ты знаешь, что в Индиане двадцать девять целых и одна десятая процента населения страдают ожирением и это единственный, помимо Огайо, северный штат среди пятнадцати регионов страны, где больше всего тучных людей?

– Ты все цифрами жонглируешь, дитя мое. Молодец. Да уж, город сам по себе – скука смертная, но в кампусе вроде жизнь какая-то есть. Только я до сих пор не пойму, почему они так назвали команду – «Файтинг-Айриш»[74], притом что университет – Нотр-Дам. Впрочем, и «Лё-Пусси-Френч»[75]тоже так себе вариант.

– Это точно… Ну а в остальном – как твой тур?

– Все нормально, но я постоянно пересекаюсь с этой лесбиянкой-теннисисткой Вероникой Любарски; у нее тоже тур, продвигает автобиографию.

Мне даже стало интересно. У меня всегда была слабость к Любарски. Помню, как я скипнула из школы домой, чтобы посмотреть «Ю-Эс-Оупен»[76]во Флашинг-Медоуз[77]и подрочить всласть.

– Я читала «Гейм, сет и мат»[78]: офигенная вещь, – говорю я.

Книжка правда офигенная: там она отъебала голландку сначала на корте, потом в раздевалке. Я, пока читала, вся потекла!

– Ничего об этом не знаю. Но вообще она так гоняет организаторов литературных встреч, что, когда до города добираюсь я, со мной они уже совсем не церемонятся.

– Да уж – тебе не позавидуешь. Будешь в городе, звони. Целую! – выкрикиваю я снисходительно.

Своих хлопот полно, еще слушать его бредни. Мама с Либом через девять дней возвращаются, и мне до этого нужно довести вес Соренсон до целевого значения.

Захожу обратно в клуб, Тоби почти шепотом сообщает, что меня искали.

– Тебя только никто не ищет, – говорю я, – и не будет искать никогда.

Он пытается огрызнуться, но я различаю только нечленораздельное, бессильное шипение: внимание уже переключилось на Лину Соренсон.

Еду в центр, поднимаюсь в квартиру. Из-за входной двери слышно, как она вышагивает по беговой дорожке, и по звуку кажется, что шаги стали как будто легче, чем раньше; цепь ритмично гремит по боковой панели тренажера. Захожу: она нормально держит темп, вся в испарине.

– Три… семь… пять… калорий, – пыхтит Соренсон. – А за все утро двести…

– Молоток, Лина Эс, – срывается у меня с языка, и я слышу в собственном голосе печаль.

Соренсон сразу улавливает мое настроение. Она переключает тренажер в режим остывания и за тридцать секунд замедляется с бега до трусцы и затем пешего шага. Свободной рукой убирает волосы с глаз:

– Что такое, дорогая? Что случилось?

Я рассказываю про предательство Майлза.

– Мудаки есть мудаки. – Соренсон поднимает руку с цепью и продолжает идти. – Никуда от них не деться. Ты же сама говорила.

Я не удивлена такой бесцеремонностью. Вот сука.

– Ты вообще знаешь, каково это, когда тебя предают, когда макают вот так?

– Да, знаю.

Соренсон, продолжая шагать по дорожке, поворачивает голову ко мне и обрушивает на меня шквал обвинений:

– А это что за хуйня такая, по-твоему? – Она машет наручником и бьет цепью по стальной колонне.

– Это все ради твоего же блага, не моего. Попробуй позаниматься с тем, кто будет думать о себе, а не о тебе. Когда поймешь, возвращайся!

Сказав это, я понимаю, что хочу от нее самой услышать, как ее предал этот ее мудак Джерри. Вспоминаю про пакет, который ей пришел и который я, не удержавшись, вскрыла. Но рассказывать о том, что в нем было, не хочу: ей это ни к чему, расстроится. Я пока еще ее тренер все-таки.

– А этот Джерри твой, ты ж наверняка страдала из-за него, да?

– Да, но это все в прошлом.

Она отворачивается и смотрит на дисплей тренажера.

– Я знаю, ты недоговариваешь, Лина.

– Я тебе все рассказала, – говорит она, затем делает усталый выдох, останавливает ленту и слезает с тренажера.

Всасывает нижнюю губу, не понимая, что, когда она так делает, всем сразу видно, что в мозгу у нее переключаются скорости. Неудивительно, что мудак Джерри обвел ее вокруг пальца.

– Послушай, Люси, я могу тебе помочь, – говорит она. – Давай прекратим все это.

Она трясет рукой с цепью и заводит опять свою шарманку:

– Освободи меня, и мы будем нормально проводить время вместе. Мы должны поддерживать друг друга. Я встала на правильный путь.

Она шлепает по схуднувшему животу:

– И назад дороги нет, совершенно точно. Так что все это не нужно больше. – И она еще раз трясет цепью. – Я хочу работать в своей мастерской!