20 апреля личный состав полка проснулся в 5.00 утра. Битва в воздухе началась и на сегодня запланированы боевые вылеты. По разведданным немцы планируют наступление на Мысхако, наша задача нанести упреждающий удар по его атакующим порядкам.

Я отошел на край летного поля, откуда просматривались северная сторона Кавказских гор. Весна была ранняя, снег уже сошел, зазеленела трава. Кубань, наполненная талой водой, была холодна и полноводна. Если не обращать внимания на глубокую грязь, характерную для весенней распутицы, кругом был природный рай. Что еще надо человеку для жизни, чистая вода, горный воздух, плодородные поля, живи – радуйся, но именно эту весеннюю идиллию человечество решило испортить своей войной.

Немцы планировали начать атаку в двенадцать часов дня при поддержке авиации и артиллерии. Мы участвовал в упреждающем массированном ударе. Первая группа из восьми Илов нашего полка, ведомая лично капитаном Бахтиным, поднялась в воздух в одиннадцать десять с таким расчетом, чтобы быть над целями в половине двенадцатого и подавить огневые точки и узлы управления. За ними почти сразу пошла еще одна восьмерка для нанесения удара по скоплению войск и техники в районе высоты 397,2. Каждую из групп Илов сопровождало до восьми истребителей новых типов Ла-5. Я взлетел в третьей группе всего из трех Ил-2 в 12.45, когда бои в небе приняли особое ожесточение, а плацдарм на Мысхако был скрыт в сплошном дыму и пыли. Нашей целью были немецкие позиции с обнаруженной батареей тяжелой артиллерии на высотах, господствующих над плацдармом в окрестностях Мысхако. Шли на высоте одной тысячи метров под прикрытием всего двух истребителей, шедших сбоку нашего звена. Нужно было незаметно проскочить район воздушного сражения, и подавить артиллерию. Я шел замыкающим. При пересечении горного хребта оба Ила и один истребитель внезапно пошли вниз и врезались в землю. Что произошло, я не знаю, возможно, летчики попытались неудачно сеть на фюзеляжи, мне даже показалось, что они столкнулись в воздухе. Второй истребитель сопровождения развернулся обратно, возможно рассчитывая, что я последую его примеру. Как бы там ни было, но наш самолет остался над Кавказским хребтом в гордом одиночестве. Я имел полное право вернуться, но решил продолжить полет. Пройдя вдоль какого-то ущелья, я выскочил южнее Крымской на шоссе Краснодар – Новороссийск, благо погода позволяла, и вдоль дороги вышел в район Новороссийска. Задание с минимальным прикрытием планировалось в расчете на то, что к моменту прибытия нашего звена в район цели в небе будет множество советских самолетов ведущих схватку с немцами. К моему удивлению, самолетов в небе не оказалось, возможно, я вышел в район цели в тот момент, когда первые ударные группы штурмовиков и прикрывавшие их истребители ушли домой, и немцы также пошли на аэродромы. Я прошелся над высотами между городом, занятым немцами и плацдармом с нашим десантом, сделал круг, координаты высоты с обнаруженной батареей я знал, но фрицы успели замаскировать позиции. Наконец, немцы сами обнаружили себя огнем с земли. Увидев артиллерийские тягачи, я спикировал с высоты километр на прикрытое срезанными деревцами орудие, пустив в ход 132-мм РСы, а на выходе из пикирования, когда цель накрылась капотом и фугасные бомбы. Зная, что накрыл артиллерийскую установку, я потянул ручку на себя, в этот момент почувствовался глухой удар в носу самолета, «Ил» налетел на некое препятствие и двигатель замолчал. Не просто заработал с перебоями или потерей мощности, а замолчал совсем. В наступившей тишине слышалась стрельба с земли, запахло маслом, но огня не было. В такие минуты принято говорить, что перед глазами проходит вся жизнь, вспоминается дом и родные. Мысль, пронесшаяся в моей голове, была банальной и примитивной: «Каюк, сбили!». Надо отворачивать в сторону своих, используя энергию, полученную пикированием, пока есть скорость – тянуть на плацдарм. Я довернул в сторону Мысхако, земля приближалась быстро, впереди показалась сравнительно ровная площадка. Кричу стрелку:

– Андрей держись, сейчас будет жестко!

Сам инстинктивно поджимаю ноги, стараясь упереться ими в приборную доску, а руками упираюсь в фонарь. Снизив скорость, мы грохнулись «на пузо» посреди поля, правое крыло зацепилось за неровность, самолет развернуло, оторвав правую плоскость от центроплана. Ил остановился. Открываю не заклинивший фонарь, но самолет не покидаю, огня, гари или дыма нет, от опасных боеприпасов мы избавились. Кричу стрелку:

– Ты как, жив?

Андрей стонет, его чуть не выбросило из кабины, он ушиб левую ногу, и в момент разворота он ударился головой о УБТ, кровь идет, но травма не сильная, больше беспокоят шейные позвонки, травмированные резким рывком головы, но он жив и в сознании. Оцениваю ситуацию, стараясь рассуждать вслух, подбадривая Андрея:

– Мы сели на нейтральной полосе более чем в двухстах метрах от расположения немцев и около двух с половиной километрах от позиций нашей десантной группы. Немцы к нам пока не спешат, наверное, думают, что экипаж погиб или ранен. Если сейчас покинем самолет, выдадим себя и окажемся под огнем. В корпусе мы хоть в частичной безопасности.

А сам думаю: «Это я в бронекорпусе, а стрелок – нет. Пока будем сидеть, не высовываясь и наблюдать за немцами. Если пойдут к нам малой группой, накроем их огнем УБТ, пулемет у нас есть. Конечно, если откроют огонь из артиллерии, нам хана, тогда поползем в сторону своих».

Оставив в кабине орущую Ваську, стараюсь незаметно, с противоположной от немцев стороны, пробраться к Андрею с аптечкой, перевязываю ему голову и помогаю перейти ко мне в бронекорпус. Немцы заметили движение и начали стрельбу, но группу к нам не послали. Может немцам, чье наступление было сорвано сегодняшними ударами, было не до упавшего самолета, может, думали, что заберут нас после наступления. В голове крутится: неужели плен. На мне новая, недавно полученная, форма с лейтенантскими погонами, на груди орден Красной Звезды. Нас предупреждали. с наградами не летать. Возникла мысль сорвать и закопать орден, но я быстро смог взять себя в руки и успокоится. Глубоко дышу и думаю. чему быть, того не миновать.

Один снаряд, упавший недалеко от Ила, взбороздил землю и вызвал повторный взрыв. Так вот почему немцы не посылают к нам солдат, подходы к батарее заминированы. Мы просидели в самолете до сумерек. В темноте мы выбрались из своих укрытий и, медленно пригибаясь, пошли в сторону своих. Идти по минному полю в полной темноте – такого ужаса я не испытывал никогда, ни во сне, ни в детстве, ни во взрослой жизни. К тому же на подходе к Мысхако нас запросто могли шлепнуть свои. С правой стороны в сумке висит Васька, с левой стороны опирается на меня Андрей, крадемся по изрезанным холмам, спускающимся к морю и думаем, что каждый следующий шаг может быть роковым. Но мы оказались везунчиками, каким-то чудом доковыляв до десантников уже после полуночи.

Окрик:

– Стой, кто идет! – показался нам волшебной музыкой, и мы хором закричали, – Не стреляйте, свои, сбитые летчики! – Казалось, кричала даже Васька. Нас провели в какое-то подземное укрепление, где с нами побеседовал капитан – начальник отряда десантников на Малой земле, как именовали Мысхако его защитники.

Выслушав наш рассказ, капитан еще раз переспросил с удивлением: