— Довольно! — крикнул он и, толкнув крепким бедром ее по ногам, лишил равновесия и поймал, падающую, на руки.

Олаф хотел кинуть ее на кровать и оставить, как что-то ненужное, но от ощущения ее тела, такого теплого под прозрачным бельем, от обжигающих зеленых глаз и диких беспорядочных ударов ее сердца, от всего этого его рассудок помутился.

Эрин предала его, но эта мысль ничего не значила, когда огонь, внезапно ворвавшийся в его тело, породил пульсирующую боль в паху, которая нарастала и била, как барабанный бой.

Он дурак. Она хочет его смерти. Больше, чем когда-либо, она презирала его. Он жестоко наказал ее тогда, сидя на своей лошади. Он только разве что не назвал ее шлюхой, и все же она никогда не узнает, что его действия и слова причиняли ему мучения, отдаваясь в его сердце, Он так хотел верить ей, но не мог себе этого позволить. Он был королем Дублина, человеком, боровшимся за свое небольшое владение на этой земле.

Олаф хотел пробраться в ее нутро, оставив там частичку себя, облегчить свою боль в теплом теле, дающем приют. Зарыться лицом в паутину растрепанного черного шелка, в беспорядке спадавшего на ее плечи, почувствовать под своими дрожащими пальцами роскошное нежное тело, полные, соблазнительные дразнящие груди.

Его желание спиралью извивалось в сознании и пульсировало в голове. Он не мог говорить, потому что голос выдал бы его, обнажил бы перед нею его кровоточащую душу. Но он знал, что она не примет его ласки.

Нет, он поклялся громом Тора, что она примет его! Олаф мрачно стиснул зубы, внутри него все бушевало. Он был ее муж, ее король, ее господин — и что бы ни произошло между ними, он не разрешит ей прогнать его..

Он бросил Эрин на кровать, потом зашагал к тяжелой деревянной двери и задвинул засов, обернулся к жене, устремив на нее мрачный вызывающий взгляд, давая понять свои намерения и, стараясь скрыть трепет нерешительности, начал аккуратно снимать одежду и повесил плащ и широкий кожаный пояс на стул.

Эрин сделала глубокий вздох, впиваясь пальцами ног в простыню и, поджимая под себя ноги, медленно пододвинулась к изголовью кровати и замерла, выказывая полное пренебрежение, как припертая к стене злобная шипящая кошка.

— Ты не смеешь! — крикнула она. — Ты не смеешь называть меня предательницей, намекать мне, что я буду с удовольствием играть роль шлюхи, ты не смеешь считать меня своей собственностью, которую ты можешь использовать, когда тебе понадобится! Ты не смеешь…

Он продолжал смотреть на нее. Его башмаки шлепнулись на пол, рубаха была брошена на плащ.

Слезы навернулись у нее на глазах. Он казался ей таким прекрасным. Как часто она мечтала увидеть его обнаженное тело, тело воина, крепкое, гладкое, гибкое и подвижное. Широкие бронзовые плечи. Сильные руки с четко очерченными мускулами и тонкими линиями голубых вен под упругой кожей.

«Я не могу позволить ему прикоснуться ко мне, — думала она, — потому что тогда я буду не в состоянии отказать ему… отказать себе, иначе он будет думать, что я хуже шлюхи».

— Если ты подойдешь близко, король Дублина, — сказала Эрин нарочито высокомерно, — это будет насилием.

— Я сомневаюсь, чтобы это было насилием, — ответил он, пожав плечами. — Но если уж ты так хочешь, жена, пусть это будет насилием, — продолжил он тихо.

Олаф подошел к кровати медленно, но уверенно, неслышно ступая по тяжелому полу, схватил ее и прижался к ее губам. Она забарабанила кулаками по его спине, но он не обращал на это внимания. Он держал ее за пышную эбеновую гриву, его пальцы как будто погрузившись в шелк. Он пронзил своим языком ее рот и проникал все дальше и дальше, пробираясь все более решительно и дерзко, пока она не задышала тяжело и не сдалась его превосходящей силе.

У Эрин встал комок в горле, даже когда она чувствовала, как его язык проникает ей в рот, близкое, мучительное желаемое касание его рук. Она должна отвергнуть его! Но несмотря на ее гнев, он увлек ее в море чувственности, где каждый крохотный нюанс его дыхания и трепета проникал в ее душу, лишая ее всего, кроме желания обладать им. Против своей воли она отзывалась… отвечала.

Она была ошеломлена, когда муж вдруг отодвинулся от нее, посмотрев на нее глазами, в которых нельзя было уловить и следа бушевавшего в нем шторма страсти. Она была так сражена его взглядом, который, казалось, странным образом сочетал огненную страсть и мертвенную синюю муку, что она смущенно и невольно прошептала:

— Мой господин?

В его сознании появлялись разноцветные вспышки. Прекрасные цвета, цвета радуги. Нежный, соблазнительный розово-лиловый, пульсирующий, жаркий красный, которые встречались и сливались, вспыхивая в его теле, извиваясь в его паху, и бились внутри него, как набежавшая морская волна. Он невольно задрожал снова от желания. Это чувство было сильнее, чем все, которые он когда-либо испытывал к женщинам, даже сильнее его стремления завоевать землю и управлять ею. Но он не мог взять ее. Она назвала его насильником.

Олаф заморгал, и буря ушла из его глаз. Он смотрел на Эрин, прикрываясь щитом стального нордического взгляда, и насмешливая улыбка коснулась его страстных губ.

— Я решил не насиловать тебя, дорогая жена, — сказал он с легкой издевкой, повернулся и посмотрел на окно.

Эрин содрогнулась от страха и унижения. Она отвечала на все его касания, а он только хотел доказать свою власть над ней. Он так легко отвернулся от нее. Ну и слава Богу! Она хотела его, но не такого. Она хотела, чтобы он любил ее, верил ей.

Эрин пыталась рассеять боль, и это было нетрудно сейчас, так как ее ярость накалилась до предела.

— Ты ублюдок, — выдавила она с мертвенным спокойствием, заворачиваясь в простыни, как будто это были рваные остатки ее достоинства. — Ты ублюдок, викинг! Ты никогда больше не прикоснешься ко мне! В Ирландии есть законы, лорд викинг, и я использую эти законы против тебя. Я требую, чтобы ты выделил мне отдельную комнату, пока я решу вопрос с разводом! Тогда тебе не придется беспокоиться о том, что я могу убить тебя, так как мне будет абсолютно наплевать, жив ты или нет!

Она была поражена, когда увидела, что он отвернулся от окна и улыбается.

— Моя жена, ты никогда не ослабеваешь, не так ли? Но ты часто ошибаешься относительно своей власти. У тебя не будет отдельной комнаты, и даже если я пойду на такую уступку, это не означает ничего, потому что, если я пожелаю, я все равно приду к тебе. Буду ли я в своей собственной комнате, в своей кровати-даже если я преодолею в себе стремление изнасиловать тебя, как викинг — я не оставлю тебя. Ты не дождешься развода. Ты говоришь о ваших законах Брегона, но ты забываешь, что они ничего не значат для меня-да и для других в этом случае. Наша свадьба была пунктом договора. И как я уже говорил тебе, ирландка, я викинг. У меня свои собственные законы. То, что принадлежит мне, я охраняю. Ты не выйдешь из этой комнаты, пока я не разрешу тебе.

Эрин так крепко сжала зубы, что, казалось, они затрещат. Каждая мышца на ее теле напряглась от ярости.