Когда рассвело, я с большим трудом взял себя в руки и опять побрел на север. Какая там, к чертям, бодрость и свежесть! Чувствовал себя окончательно разбитым и изломанным. Шел в буквальном смысле «на автопилоте». Просто потому что поставил сам себе такую задачу: надо идти, и все тут.

Зачем я все это рассказываю? Возможно, бывалые люди посмеются над злоключениями «дитяти асфальта», но то, что я пережил в эти сутки, было для меня серьезным испытанием. Вспомнил поневоле Владимира Семеновича:

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров

Жили книжные дети, не знавшие битв.

Изнывая от мелких своих катастроф...

Вот это точно — про меня. Теперь я понимаю, что писатели-"приключенцы" скорее всего безбожно врут нам, вдохновенно живописуя, как обычный офисный клерк, не державший за свою жизнь в руках ничего тяжелее... эмм... ну, скажем, ручки, попадая в смертельно опасные передряги, совершает чудеса мужества и героизма, лихо удирая по лесам, пустыням и техногенным зонам от злобных киллеров и нечистых на руку сотрудников спецслужб. Это ничего, что убийцы специально обучены и подготовлены, обычно клерк (хоть он, по сути, всего лишь простой книжный червь) до того ушлый, что просто уши в трубочку сворачиваются. Бегает этот клерк от спецов сутками напролет, мытарится по канализациям и складам, при этом на ходу умудряется экстренно придумывать всякие хитрости-премудрости, всех подряд «накалывает», пускает по ложному пути и так далее. «В эти страшные часы, когда на карту была поставлена сама жизнь, его интеллект работал с полной отдачей, как внезапно стартовавшая гоночная машина с мощным мотором, до сего момента сонно дремавшая в гараже под пыльным брезентом...»

Хе-хе... Нет, даже так: хрю-хрю.

Я не клерк. У меня по части мытарств есть определенная практика: бессонные ночи на дежурствах, работа с травмами и несколько месяцев тяжелого физического труда.

Так вот, всего лишь на второй день испытаний мой интеллект не работал вообще. Просто, скотина этакая, взял отпуск: «Ушел в себя, не беспокоить!» Это я еще ни от кого не бегал, не ползал под пулями, не был ранен — просто шел! Топал и топал на север. Бездумно, безучастно, как заведенный механизм.

Пакет с вещами я скоро бросил (отсыревшее за ночь одеяло показалось мне свинцово тяжелым). Просто руку разжал, он и выпал...

Не помню, чем я тогда руководствовался в выборе оптимального пути... Смотрю — топаю уже по проселку. Идти заметно легче. А то, что это небезопасно, уже вроде бы и несущественно. Плевать на все...

В общем, в третьем часу пополудни я по обочине трассы дотопал прямо до Черного Яра и, падая с ног от изнеможения, ввалился в первый же попавшийся по пути знакомый адрес.

Эта квартира некогда была и моей тоже: сейчас здесь проживали моя дочь и моя бывшая супруга.

— Пить... — хрипло прорычал я, когда мне открыли.

— Боже мой... На кого ж ты похож! — У бывшей супруги от удивления глаза стали размером с юбилейный рубль.

— На папу! — пробурчал я, бездумно глядя на свое отражение в трюмо — да, пугало еще то. — Чего вылупилась — пить дай!!!

— Сейчас... — Бывшая супруга опасливо попятилась и юркнула в кухню. — Секунду...

Вместо нее в прихожую вышли двое двоюродных братьев Собакина. То есть такие же здоровенные и угрюмые. А по-моему, даже и физиономическое сходство присутствовало.

У меня уже не было сил визжать от ужаса. Сполз по косяку на пол, обхватил голову руками, прохрипел:

— Обидно... На фига, спрашивается, мучился?! — и горько заплакал.

— Да, док, не бережешь ты себя, — участливо заметил один из «родственников» Собакина. — Дайте ему воды, да поедем.

— А он не буйный? — опасливо уточнила с кухни бывшая супруга.

— Сама ты буйная, б... такая! — взрыднул я. — Предательница!!!

— Ты ругаешься матом?! — удивилась дочь академиков, передавая мне через посредника стакан воды. — Боже, как ты пал! Хорошо хоть, дочери нет — не увидит тебя в таком ужасном состоянии.

Я с огромным наслаждением выпил стакан воды, смачно просморкался в футболку...

— Фу, животное...

...и заявил отсыревшим голосом:

— Дочь меня уже никогда не увидит. Сейчас меня убивать повезут. Спасибо тебе, родная, услужила.

— А говорили — не буйный...

— Да нет, это так... Временное помешательство, — «родственники» Собакина нежно приняли меня под локотки и повлекли на выход, — не обращайте внимания, мы это дело быстро поправим...

* * *

Угадайте, куда меня повезли? Не в подвал, в коллектор или на пустырь... А просто домой. В мое уютное холостяцкое гнездышко.

В моем гнездышке царил Собакин. Ходил в моих тапочках и моем же банном халате, не запахивавшемся на его могучей волосатой груди. Это меня поразило до такой степени, что я мгновенно утратил остатки разума и с рычанием бросился на узурпатора.

Успокоили в секунду — с такими не забалуешь. С ними был какой-то тип не из их стаи — худенький, постарше всех и с умными глазами. Это оказался мой коллега — достал из саквояжа шприц и быстренько соорудил мне инъекцию.

— Цианид?

— Реланиум, — поправил меня коллега. — А теперь — в душ.

— А если не пойду?

— Тогда они вас помоют, — кивок в сторону «родственников» Собакина.

— Ладно, я сам...

Помылся в душе, послушно выпил чаю с молоком и улегся в постель. И почти мгновенно отъехал в царство Морфея...

Проснулся на следующий день, часов в десять утра. Привычно проанализировал свое состояние: сонливость, вялость, слабость. Апатия. Полное безразличие к дальнейшей судьбе: ну и ладно, если надо, пусть убивают...

Минут десять сидел на кровати, бездумно таращась в стену. Потом побрел в кухню — на запах.

Собакин варил кофе. Топтался у плиты в моем халате, фальшиво напевая: «Таких не берут в космонавты...». Ага! Значит, он не железный. Отпечаталось в подкорке.

На столе стояла самая большая сковорода из тех, что у меня были. В сковороде аппетитно шкворчала яичница.

— Давай, садись, а то я уже проголодался, — сказал Собакин, узрев мой силуэт боковым зрением.

Потом развернулся, посмотрел на меня и хмыкнул:

— Может, хоть трусы наденешь?

Я гол? Точно, как-то даже и не обратил внимания.

— Халат отдай.

— Держи. — Собакин послушно скинул халат на стул, оставшись в трико и с голым торсом, и вновь бросился к плите: как раз в этот момент процесс варки кофе вступил в завершающую стадию.