долину реки, и, прежде такая широкая и просторная, она казалась узкой и тесной. В десяти шагах ничего не было видно.

Упряжка бежала по снежной тропе, которая вела в глубь леса. Подгонять собак не надо было. И Надыга Догдович, положив на колени остол, закурил трубку. Колька сидел позади отца на теплой медвежьей шкуре и молчал.

Туман постепенно редел. Далеко стала видна тропа. Когда через час — полтора подъехали к высокой сопке Сагеси, стало совсем светло. Довольно долго объезжали сопку, потом проехали широкую падь и на холмистом берегу протоки, скованной торосистым льдом, остановились. Здесь был небольшой шалаш. По самую крышу его замело снегом, и Надыга Догдович протоптал к нему тропинку. Потом отодрал легкую дверцу. В шалаше лежали сухие дрова, несколько кусков бересты.

Развели костер, подкрепились и вышли на разведку. До наступления темноты надо было определить, где ходил соболь, и в нужных местах расставить обметные сетки.

Прошли всего с полкилометра и около бурелома увидали две пары соболиных следов. Значит, где-то под трухлявыми лесинами, засыпанными снегом, была лежка. До нее, конечно, добраться трудно. Соболя оттуда так просто не выгонишь.

— Давай, бата, обметы ставить.

Колька взялся за конец обмета, и вместе с отцом они натянули его у самого выхода из соболиной лежки. Потом повесили два колокольчика.

Колька так устал от ходьбы, что, едва добравшись до шалаша, лег у очага и заснул. А Надыга Догдович решил сходить в ближний кедровник, разведать, много ли там нынче белок.

Встал Надыга на меховые лыжи, закинул за плечи ружье и зашагал быстро, прокладывая широкую лыжню. Только спустился в распадок между сопками, увидел на снегу следы медведя. Отпечатки медвежьих лап были довольно большими, размашистыми, но не очень глубокими. Надыга сразу подумал, что где-то поблизости бродит шатун. Он голодный, тощий и не слишком продавливает снежный наст. Сытый, жирный медведь ходит совсем иначе: тяжестью своей глубоко продавливает снег. Но разве он шляется в эту пору по тайге? Спит в своей берлоге. А тут — точно шатун, и скорей всего не очень старый.

«Ладно, пускай его бродит», — решил Надыга и спокойно пошел дальше.

Только миновал распадок и повернул в кедровник — увидел под старым деревом медведя. Зверь, обхватив передними лапами ствол, с ожесточением грыз кору.

Надыга Догдович решил обойти зверя стороной. Но в ту же минуту, заметив охотника, медведь оторвался от дерева и пошел прямо на Надыгу.

Охотник выстрелил, но, кажется, промахнулся. Медведь продолжал идти. Тогда Надыга Догдович быстро перезарядил ружье, но выстрела не последовало — осечка. Теперь медведь уже бежал, разинув пасть и оглашая рычанием лес. Всего метров двадцать отделяло Надыгу Догдовича от шатуна, когда раздался наконец выстрел. Но пуля попала медведю в спину и не остановила его. Присев на задние лапы, шатун прыгнул и, очутившись рядом с охотником, сильным ударом лапы вышиб у него из рук ружье.

Надыга качнулся, чуть не упал, но все же успел заскочить за широкий ствол дерева. Он рванул из-за пояса охотничий нож.

...Близкая стрельба разбудила Кольку. Он схватил охотничий обрез, подаренный дедом Догдо, и кинулся из шалаша. Увидав поблизости свежую лыжню, понял, что ее проложил отец, и, не раздумывая, встал на лыжи и побежал.

Одолев крутой подъем, он на полном ходу круто свернул с лыжни и через несколько минут увидал: около кедра отец боролся с медведем.

— Па-а-а-па-а! — закричал, срывая голос, Колька.

— Стреляй, бата! — задыхаясь, крикнул в ответ Надыга.

Колька вскинул обрез. Хотел выстрелить, но палец застыл на курке. Опоздал. Медведь уже держал Надыгу в своих лапах. Тогда Колька решил отвлечь внимание медведя на себя и выстрелил в воздух. Зверь повернул оскаленную морду к мальчику, словно погрозил ему, но с места не тронулся. И тут Колька заметил, что у медведя левое ухо короче правого.

Отметина!

Мысль, что его медвежонок успел так вырасти и превратиться в страшного шатуна, до боли пронзила Кольку. Но времени для раздумья не было. Жизнь отца решали считанные секунды. Заметив поблизости обметную сетку с колокольчиками, Колька бросил на снег обрез, подбежал к сетке, сорвал ее с колышков и изо всех сил начал трясти, оглашая чуткий морозный воздух дробным звоном. Медведь сразу отпустил Надыгу и двинулся на Кольку.

— Лезь на дерево, бата! — испуганно закричал отец. Но мальчик не двинулся с места — все тряс и тряс сеткой, и все энергичнее, все громче звенели колокольчики.

Когда медведь уже был в десяти шагах от Кольки, Надыга Догдович схватил ружье, прицелился зверю в затылок, решив одной пулей уложить шатуна.

— Не стреляй, отец! — закричал Колька. — Не стреляй! Это мой Мишка! Не бойся, он не тронет меня!..

Ружье дрогнуло в руках Надыги, и он выстрелил мимо.

В ту же секунду шатун испуганно кинулся в сторону. Он бежал, увязая по брюхо в снегу, оборачивался и словно с укоризной смотрел на Кольку, который все еще тряс над головой обметной сеткой...

Красный Яр

Красный Яр — это живописный уголок уссурийской тайги на высоком берегу реки. Когда удэге помечали улицы будущего поселка, они не обрекли на гибель ни одно лишнее дерево. Они ставили свои дома так, чтобы в пяти шагах от крылечка по-прежнему шумели своими могучими кронами древние ильмы и кедры, оплетенные лианами лимонника и виноградной лозы.

В погожий солнечный день мы выехали с Иваном Константиновичем Муновым в Олон, а оттуда рукой подать до Красного Яра.

Дорога шла через тайгу. Впереди на узких санях везли продукты для строителей. Позади на таких же санях сидели Мунов, Календзюга и я.

Хотя дорога эта проезжая и довольно шумная, местами ее пересекали следы зверей — соболя, изюбря, диких кабанов. А белки без всякой опаски суетились в темной кедровой хвое, роняя на землю изгрызенные пустые шишки.

— Вот видишь, где тайгу берем, — сказал Мунов, — совсем близко берем. Если собирать одни только кедровые орешки по дороге из Сиина в Олон, очень большая прибыль нашей артели будет. А тайга на тыщу километров еще дальше отсюда идет. Так что на всю нашу жизнь хватит ее...

Вдруг из передних саней закричали Мунову:

— Иван Константинович, гляди,