– Играл, – признался вдруг честно.

– Много выиграл? – поинтересовался Элий.

– Проиграл. Полмиллиона.

– Ого! – Летиция бросилась в кресло, обхватила колени руками. – Доблестный муж, ты меня удивляешь. Надеюсь, это все?

Квинт тяжело вздохнул. Мог бы и не продолжать. Про ту минутную слабость никто никогда не узнает. Мысли – не деньги. Но ведь Квинт служит Элию.

– Хотел удрать. В Новую Атлантиду. Устал. Надоело. И не смог убежать. Вот, приехал. – Он изобразил на лице самое искреннее раскаяние.

Летиция молчала. Элий тоже.

– М-да… Ну что ж, хотя бы честно, – наконец сказал Элий. – Ты же нам нужен. Квинт. И мне, и Ле… Августе.

В коридоре послышалась краткая возня, чей-то шёпот: «Не сейчас», и в ответ отчётливое, почти что крик: «Это важно»!

– Ну что там ещё! – крикнула Августа. Преторианец заглянул в экседру.

– Августа, только что пришло сообщение с телеграфа, – он протянул бумагу с сообщением. Она взяла бумагу, прочла вслух:

– Сенат избрал Бенита диктатором. – Хотела встать, но тут же упала назад в кресло. Сидела и смотрела в одну точку. Известие в голове не укладывалось. – Бенит диктатор. Какой-то бред. Мы должны вернуться.

Элий молчал.

– Квинт, закажи билеты! – Она встрепенулась.

– Нет, – сказал Элий.

Ей показалось, что она ослышалась.

– Но мы должны…

– Летиция, мы не можем вернуться.

– Почему? – она знала ответ, но не могла, не смела даже подумать такое.-

Элий… нет, это невозможно, что ты говоришь. Ты – Цезарь!

– Я – Перегрин.

– Бред, бред! Ты вернёшься, и все изменится.

– Мы не доедем до Рима.

– Да к воронам все! Никто меня не посмеет тронуть! Я – Августа, мать императора. Я еду. А ты можешь оставаться!

Она кинулась в спальню. Он за нею. Схватил её за руки, обнял.

– Летиция, я тебя не отпущу. Ты станешь его пленницей, его наложницей…

– Мне плевать.

– Летти!

– Я тебе не жена. Ты меня не удержишь!

– Что ты говоришь!

– Там мой сын.

– И мой.

– Какое тебе дело до него! Ты его никогда не видел!

Элий выпустил её, отступил. Она шагнула было к двери и встала. Ноги не шли. Она швырнула собранные в охапку вещи и упала сверху сама. Попыталась опереться на руки. Не смогла. Все в ней сломалось. Будто не было ни в руках, ни в ногах костей.

– Что делать, что делать, – шептала. Она знала, что должна остаться.

Должна. Но будто неведомая нить тащила её в Рим.

Элий сел рядом и обнял. Она уронила ему голову на плечо.

– Я придумаю, как спасти нашего мальчика, обещаю. Но сейчас возвращаться нельзя. Летиция не отвечала.

* * *

Аспер вступил в здание редакции «Акты диурны» как завоеватель. Репортёры и секретари разбегались при его появлении, будто ожидали погрома и насилия. Аспер в сопровождении исполнителей первым делом заглянул в таблин главного редактора. Главный поднялся из-за стола при виде Аспера.

– Мы поддерживали Бенита. Мы с самого начала были за его избрание, – поспешно заявил главный.

– Даю три часа на сбор вещей, – сказал Аспер. – И чтоб больше тебя никто здесь не видел.

– Но как же… – начал было редактор.

– Теперь главным будет Гней Галликан. Это первое решение диктатора Бенита.

– Но «Акта диурна» не принадлежит императору, – попытался протестовать главный.

– Разумеется. Но тридцать процентов акций скупил банк Пизона. А ещё двадцать пять находятся в личной собственности императора. Так что все решает Бенит.

«Вчера большинством голосов сенат утвердил Бенита Пизона диктатором».

«Акта диурна», 16-й день до Календ июля[63]

– Ты отказываешься возвращаться в Рим, Августа? – посол Империи в Готии был сама предупредительность: он встретил Августу в вестибуле и провёл в свой таблин – слишком тесный для посла Великого Рима. Но что поделать – все помещения в Танаисе тесны. – Но это невозможно. Есть же протокол.

– Я уже созвала пресс-конференцию. И делаю заявление: пока диктатором будет оставаться Бенит, в Рим я не вернусь.

– У тебя есть веские причины? – Послу решение Августы не нравилось. Очень.

Да все ему не нравилось – и вести из Рима, и вести с севера, и вести с востока.

Из Танаиса сейчас лучше всего уехать. А глупая девчонка зачем-то тянет время.

Впрочем, ясно зачем.

– Бенит – подонок. А подонки не должны решать чужие судьбы. – Послу показалось, что она намеренно провоцирует его на дерзкий ответ. Но послу не полагается отвечать матери императора дерзко.

– Августа, хочу напомнить, что сенат избрал Бенита диктатором и…

– Уж не хочешь ли ты меня обвинить в оскорблении его диктаторского достоинства? – Она прошлась по таблину, остановилась у окна. Она явно нервничала. И играла какую-то роль. Посол надеялся разгадать к концу разговора, какую именно. На Летиции была белая стола без вышивки и украшений. И ни одной золотинки в волосах, ни одного кольца на руке. Даже сандалии, и те из некрашеной кожи. Строгий траур. Хотя срок траура уже несколько дней как вышел. А между тем послу доподлинно известно, что в покоях Летиции обретается какой-то парень и делит с нею постель. Наглец даже не выходит из комнат Августы. А ещё говорили, что она любила покойного Цезаря! И не удержался, чтобы не уколоть:

– Почему ты носишь траур, Августа? Год уже миновал. Носить траур дольше года неприлично.

– Я ношу траур по Риму. После избрания Бенита вчера многие надели траур, не так ли?

Да, посол слышал про выходку сенатора Флакка и прочих оптиматов. Но предпочитал об этом не распространяться.

– Надеюсь, ты собираешься жить не в Альбионе? Альбион сейчас настроен по отношению к Риму чрезвычайно негативно.

– Нет, могу тебя заверить, я отправлюсь не в Альбион. В ближайшие дни моя личная яхта «Психея» придёт в Танаис, и тогда я покину Готию.

– Тебя ждёт крейсер «Божественный Юлий Цезарь».

– Нет, доминус, я же сказала – в Рим я не вернусь.

Зазвонил телефон. Аппарат из зеленого мрамора, отделанный золотом и слоновой костью. Внутренняя связь. Значит, что-то, касаемое Августы или посла. Или предстоящей пресс-конференции.