– Добро пожаловать к живым, милая! – произнесла медсестра.

Стоило Ситре двинуть глазами, и комната принималась вращаться. Теперь в ней были не только седативные наночастицы, но и сенсоблокираторы, восстановительные химикаты и микроботы.

– Сколько? – произнесла она осипшим голосом.

– Два дня, – весело ответила сестра. – Переломы, разрыв спинальных путей. Все достаточно просто.

Два дня, похищенных из ее жизни. Два дня, которые она не сумела сберечь!

– А моя семья?

– Прости, милая, но у нас предписание от жнеца. Их не известили.

Сестра похлопала Ситру по руке.

– Ты сама им все расскажешь, когда вы увидитесь в следующий раз. А теперь самое лучшее для тебя – это отдых. Полежишь у нас еще денек, и будешь как новенькая.

И она предложила Ситре мороженое – самое вкусное из того, что она когда-либо пробовала.

Вечером приехала жнец Кюри и рассказала Ситре все, что ей так не терпелось узнать. Роуэн был дисквалифицирован и строго наказан за свой неспортивный поступок.

– Если он был дисквалифицирован, то я, значит, выиграла?

– К сожалению, нет, – ответила Кюри. – Он явно одерживал победу. Было решено, что проиграли вы оба. Нам необходимо хорошенько поработать над твоими навыками в боевых искусствах.

– Да, это здорово! – простонала Ситра рассерженно, но совсем не по той причине, которую предполагала жнец Кюри. – То есть мы оба раза попали в «молоко», на обоих конклавах?

Кюри вздохнула.

– В третий раз попадешь в «яблочко», – сказала она. – Все зависит от того, как ты пройдешь Зимний конклав. И я верю, на последнем испытании ты выступишь блестяще.

Ситра закрыла глаза, и перед ее внутренним взором предстало лицо Роуэна, когда он держал ее шею в захвате. Во взгляде его было нечто холодное, ледяное. Он словно что-то просчитывал. Этой своей стороной Роуэн еще никогда не открывался перед ней. Было похоже, будто он нечто предвкушает, готовится получить удовольствие. Она совершенно ничего не понимала. Он что, с самого начала планировал этот убийственный прием? Знал, что будет дисквалифицирован? А может, это и было его планом – получить дисквалификацию?

– А что Роуэн, после того, как все это случилось? – спросила Ситра. – Он хоть переживал? Наклонился надо мной? Помог донести меня до медицинского дрона?

Жнец Кюри выждала минуту, прежде чем ответить. Наконец сказала:

– Он просто остался там. Стоял и наблюдал. Лицо как камень. Словно ничуть не раскаивался в том, что сделал. Точь-в-точь как его жнец.

Ситра попыталась отвернуться от Кюри, но, хотя воротник был уже снят, шея оказалась еще не готова к таким движениям.

– Он уже не тот, кем был раньше, – проговорила жнец Кюри медленно – чтобы слова ее проникли в душу Ситры.

– Да, – отозвалась Ситра, – это так.

Но кем стал Роуэн? Понять это она была пока не в состоянии.

Когда Роуэн вернулся в особняк, он думал, что подвергнется жестокому избиению – как в тот знаменательный день. Но он ошибался.

Жнец Годдард светился радостью и без умолку говорил. Он призвал дворецкого и потребовал шампанского и бокалы на всех, чтобы они прямо здесь, в фойе, могли провозгласить тост за храбрость, которую проявил Роуэн.

– Да, приятель, – сказал Годдард. – Я тебя недооценивал.

– Согласна! Я тоже! – с жаром воскликнула жнец Рэнд.

И, внимательно посмотрев на Роуэна, добавила:

– Теперь, если тебе взбредет в голову, приходи в мою комнату и ломай мне шею, когда только пожелаешь!

– Он не просто сломал ей шею, – уточнил жнец Годдард. – Вы слышали хруст? Все слышали. Наверняка он разбудил тех, кто спал в последних рядах.

– Это была классика! – удовлетворенно произнес Хомский и, не дожидаясь тоста, опрокинул в себя бокал.

– Ты сделал сильное заявление, – сказал Годдард. – Это всем напомнило, что ты – мой ученик, и относиться к тебе следует со всей серьезностью.

Он помолчал, а потом произнес тихо, почти мягко:

– Я знаю, ты питал некие чувства к этой девушке. И ты сделал то, что, наконец, необходимо было сделать.

– Меня дисквалифицировали, – напомнил Роуэн.

– Официально – да! – отозвался Годдард. – Но зато ты заработал симпатию целого ряда авторитетных жнецов.

– И вызвал ненависть других, – внедрился в разговор Вольта.

– Нет ничего плохого в том, что ты прочертил на песке ясную линию, – ответил Годдард. – На это способен только сильный человек. Такой, за здоровье которого я с радостью выпью.

Роуэн поднял глаза и увидел Эсме, которая наблюдала за ними, сидя на верхней ступеньке большой лестницы. А интересно, знала ли она, что сделал Роуэн? Мысль о том, что Эсме могла это знать, наполнила его горечью стыда.

– Итак, за Роуэна! – провозгласил Годдард, высоко поднимая бокал. – Будь здоров, бич крепкошеих, разрушитель спинных позвонков!

Это был самый горький бокал, который Роуэн когда-либо выпивал.

– А теперь, – объявил Годдард, – будем веселиться. Гости на подходе!

Вечеринка, последовавшая за Осенним конклавом, могла бы войти в любую книгу рекордов, и никто из гостей не смог найти в себе силы сопротивляться заразительной энергии Годдарда. Гости еще не успели прибыть, а первый из пятерых приглашенных диск-жокеев едва врубил свой трек, как Годдард, встав по центру богато декорированной гостиной особняка, раскинул руки, словно желая одновременно дотянуться до обеих стен, и воскликнул, не обращаясь ни к кому в частности:

– Я в своей стихии, а моя стихия – это водород, пылающий в самом центре солнца.

Это было настолько нелепо, что Роуэн не смог удержаться от смеха.

– В нем так много всякого дерьма, – произнесла жнец Рэнд Роуэну на ухо, – но мы обязаны все это любить.

По мере того как комнаты, террасы и площадка перед бассейном все больше и больше заполнялись народом, Роуэн постепенно освобождался от угнетенного состояния, в котором он пребывал с тех пор, как Ситру увезли с конклава.

– Я тут разузнал кое-что для тебя, – проговорил ему в ухо жнец Вольта. – Ситра в сознании и еще один день проведет в восстановительном центре. Как поправится, отправится домой со жнецом Кюри. Все в порядке, никаких проблем. То есть, конечно, проблем хватает, но ведь ты именно этого и добивался, не так ли?

Роуэн не ответил. А интересно, кто-нибудь, помимо Вольты, проявил столько же проницательности и понял, почему он сделал то, что сделал? Роуэн надеялся, что никто.

Вокруг бушевало веселье, но Вольта был предельно серьезен.

– Не уступай ей кольца, Роуэн, – сказал он. – По крайней мере намеренно. Если она побьет тебя в честной борьбе, это одно. Но ложиться под ее лезвие только потому, что в тебе играют гормоны – это более чем глупо.