— Брось, — отмахнулся Севатар. — Пусть остается. Он безобиден.

— Ты теряешь хватку, Сев.

Севатар изобразил театральный поклон.

— Понятия не имею, о чем ты. Я всегда был сама доброта.

Товак фыркнул и криво улыбнулся.

— Рад снова видеть тебя, брат.

Севатар не вполне понимал, как на это ответить. Его всегда удивляло, когда другие произносили эту фразу, и он не знал, зачем ее повторяют так часто. Не сказав ничего, он просто указал на рунические символы кораблей, дрейфующих в ближайшем пространстве.

— Собралась треть флота. Лучше, чем я ожидал.

— Хорошее начало.

Севатар не мог не заметить напряжение в черных глазах Товака. Второй капитан был терранцем, но геносемя изменило его так же, как и всех их.

— Говори, — поощрил его Севатар. — Я бы предпочел, чтобы новые Рукокрылые не лгали друг другу с самого начала и не хранили друг от друга секретов. Это был бы крайне неэффективный путь управления легионом.

Товак кивнул.

— Я так и думал, что ты позвал меня ради этого. Это я и собирался спросить, брат. Я рад, что ты избрал меня. И конечно горд. Но почему я?

— Протекция. Может, я просто хотел набрать командиров из числа своих немногих друзей.

— Сев. Прошу тебя.

Севатар все еще смотрел на тактический дисплей. Свечение гололита отбрасывало на его лицо неверные голубоватые блики.

— Потому что я тебе доверяю. И лжец из тебя отвратительный. Мне это нравится. Умиротворение Арвайи тоже могло повлиять на мое решение.

Товак ухмыльнулся, обнажив зубы в фирменной зловещей усмешке. Никто в Восьмом легионе не умел улыбаться хотя бы с тенью доброжелательности.

— Сто четырнадцатая славно повеселилась в ту ночь, скажу я тебе. Уцелевшие на Арвайе, вероятно, до сих пор рыдают над свежевальными ямами.

Ответ Севатара прерывал очередной скрежет открывающейся двери. Новый гость вошел с большей опаской, чем Товак. Покрытая шлемом голова поворачивалась от капитана к капитану. На висящие тела он почти не глядел.

— Капитан Севатар, — приветствовал вновь прибывший. — Капитан Товак.

— Капитан Офион.

Тот воспринял это как приглашение и вошел, не отводя рук от рукоятей оружия. Проходя по залу, он старался не касаться трупов — осторожно обходил их, а не отпихивал плечом в сторону, как Товак.

— Признаюсь, я понятия не имею, зачем меня пригласили на этот совет.

— Подозреваю, что мы еще не раз вернемся к этой теме, — ответил Севатар. — Остальные скоро будут здесь. Нам нужно решить судьбу легиона.

Вар Джахан, капитан двадцать седьмой роты. Уроженец Терры, как и многие в легионе. Воин старшего поколения, известный своей осторожностью, скорее тактик, чем убийца. Он служил в Восьмом легионе с самых первых дней Великого крестового похода, когда Повелители Ночи впервые отправились к звездам. Севатар питал к нему огромную симпатию, хотя сам не смог бы объяснить почему.

Следующим был Нарака, капитан тринадцатой роты. Нарака Бескровный, как без тени улыбки называли его братья. Он заслужил это имя во время приведения к Согласию Восемьсот-Девять-Пять, пятого мира, покоренного Восемьсот девятым экспедиционным флотом. Тринадцатая рота захватила целую планету, не пролив и капли крови. Как именно они это проделали, было дозволено узнать лишь немногим офицерам легиона. Когда Нараку спрашивали об этом, он всегда уклонялся от ответа. Его рота поклялась хранить тайну, и их клятва оставалась нерушимой уже долгие годы.

Севатар знал, что там произошло. И ему это нравилось.

После Нараки шел Товак Тор, капитан сто четырнадцатой. Товак Однорукий вступил в легион одновременно с Севатаром, а детьми они принадлежали к одной банде. Прозвище досталось ему из-за врожденного уродства — он родился одноруким. Однако увечье не помешало Товаку пройти испытания при вступлении в Восьмой легион, а в легионе он немедленно получил аугментический протез. И все же тот не был так надежен, как настоящая конечность — апотекарии сказали Товаку, что в его культе мускулатура не развилась должным образом, поэтому аугментический протез всегда будет вести себя слегка непредсказуемо.

За Товаком следовал Офион. Он не сумел ничем отличиться на должности капитана тридцать девятой, если не считать обычного послужного списка офицера, с честью выполнявшего свои обязанности целый век. Все записи о нем — не то чтобы Восьмой легион славился тщательностью при их ведении — рисовали портрет ветерана-ностраманца, лучше всего проявлявшего себя на передовой, в авангарде, во главе своей роты, и облеченного лишь умеренной ответственностью при ведении более обширной кампании. И все же… Офион приказал своему кораблю «Саван заката» оставаться на месте и отражать атаки Темных Ангелов, помогая Севатару и «Сумеречному» выиграть время для бегства не столь быстроходных судов. Так что Офион, очевидно, не был мыслителем. Севатара это вполне устраивало. В легионе, где трусость в бою считалась одной из первейших и наиболее почетных добродетелей, редкое проявление храбрости всегда заслуживало внимания.

Крукеш, капитан сто третьей, был истинным сыном Восьмого легиона. Подростком его забрали с Терры, и он вырос до капитанского чина благодаря смертельному поединку, в котором снес голову своему бывшему капитану. Что бы подумали Ультрамарины или Имперские Кулаки, если бы слухи о подобных варварских обычаях среди Повелителей Ночи выплыли наружу до Великого Предательства? К дикости такого рода приводило естественное развитие честолюбия воинов, свободных от моральных ограничений. А в гангстерских войнах Нострамо Квинтус были сотни разновидностей поединков чести и ритуалов наследования, основанных на убийстве предшественника. Братья называли Крукеша «Бледным». Геносемя примарха делало белой кожу любого, кто выдержал имплантацию, и зачерняло радужку их глаз. Крукеш, однако, был худ до истощения, а бледность его казалась уже не просто нездоровой, а неестественной. Он выглядел, как закованный в керамит цвета полуночи мертвец с черными глазами, пылавшими в провалившихся глазницах. Севатар подозревал, что дело тут в легкой форме вырождения геносемени: такое встречалось нечасто, но и исключением не было. Так или иначе, Севатара и Крукеша многое связывало. Прошлые долги, до сих пор не уплаченные. Даже воспоминание об этом вызывало у первого капитана оскомину.

Последним был Аластор Рушаль, рожденный на Терре, но не от общей генетической линии Восьмого легиона. Он все еще носил доспехи своего легиона — синевато-черные с зубчатой белой окантовкой. Благородную эмблему на его наплечнике — ворон на белом фоне с широко распростертыми крыльями — разбили ритуальные удары молота, нанесенные рукой самого Аластора. Все знаки различия исчезли с брони, содранные после смертных полей Исстваана. Как у Повелителей Ночи, лицо его было бледным, а глаза темными. Однако Аластор отличался от окруживших его воинов тем, что на шлеме, который он держал на сгибе руки, не было гребня в форме крыльев летучей мыши — знака принадлежности к внутреннему кругу капитанов Восьмого легиона. В этой стае он, никак не помеченный, держался наособицу.