После обеда мы обнаружили, что семейство переселилось ярдов за семьдесят в еще более густые заросли, где было гораздо суше; ветви так переплетались, что я только урывками видела, как малыши забирались Пиппе на спину и соскальзывали с нее. У Пиппы были видны одни глаза, но она не посмотрела на меня даже тогда, когда я стала размахивать куском мяса перед кустом. Я прождала полчаса, но она и не пошевельнулась, словно не замечая меня, так что пришлось уйти домой. Эти два дня она ела совсем мало, но, просмотрев свои записи за то время, когда у нее были первые котята, я увидела, что и тогда после родов она ела очень мало. По-видимому, это было необходимо для того, чтобы не перегружать желудок, пока она почти не двигалась.

На следующее утро маленькие гепарды открыли глаза. Знакомство со зримым миром их, очевидно, утомило, и все захотели спать, кроме одного: он долго ласкался к Пиппе, облизывал ее морду, а она принимала эти ласки, жмурясь от удовольствия. Хотя сильного дождя не было, земля под кустом не просыхала, потому что густая листва не пропускала солнечных лучей. Куст был настолько непроницаем, что мне не удалось пробраться внутрь и прикрыть землю травой.

Пиппа опять поела совсем немного и вернулась к своим обязанностям. Я видела, что малыши очень устали, и решила не тревожить их после обеда. Это оказалось очень кстати: вернувшись в лагерь, я увидела Джорджа, а с ним — маленького буйволенка. Джордж услышал, как теленок зовет свою мать, но ее нигде не было. Проискав ее все утро, Джордж решил, что она убита львом.

У маленького теленка еще болталась длинная пуповина, а рожки едва проклюнулись — по нашим предположениям, ему было около двух недель. Мы поместили его в вольер Уайти и попробовали напоить молоком, но пить он не мог: слишком он был измучен и больше всего нуждался в отдыхе. Как ни хотелось мне поддержать маленького сиротку, я не могла позволить себе оставить его в лагере, потому что его запах и мычание могли привлечь и Пиппу, и других хищников. Поэтому мы отвезли его к директору в Скалу Леопарда. Дорога была скользкая, теленок приехал совсем измотанный и сразу же уснул. Мы дали ему два часа, чтобы прийти в себя, а тем временем директор организовал постройку загона возле своего дома.

Во время этих приготовлений появился старый буйвол, уже много месяцев живший в Скале Леопарда. Он собирался вздремнуть, забравшись в свой любимый куст — в трех ярдах от директорской кухни. Просто не верилось, что такое огромное дикое существо может вести себя, как мирное домашнее животное. Он проводил ночи и большую часть дня рядом с домом директора, как будто догадываясь, что здесь он застрахован от нападения льва, с которым не сумел бы справиться на старости лет. И хотя мимо него постоянно проходили родственники директора и его слуги, он никогда не обнаруживал ни малейшего желания кого-либо обидеть. Здесь он чувствовал себя в безопасности и считался полноправным членом семьи. Мы смотрели, как он ворочается в кустах возле кухни, и гадали, признает ли он маленького теленка или сочтет его соперником и нападет на него.

Тем временем я старалась успокоить теленка, нежно поглаживая его, и мне удалось заставить малыша выпить немного разведенного молока, по капле вливая питье ему в рот. Потом мы собрались ехать домой, и Джордж включил мотор. Маленький буйвол тут же поднялся на ноги и попытался бежать следом за машиной — наверное, он теперь считал ее своей мамой. Он пробежал трусцой несколько сотен ярдов, и в конце концов его пришлось взять на руки и унести в загон. Просто поразительно, что за те несколько часов, как Джордж нашел осиротевшего теленка, тот успел привязаться к лендроверу, заменив им родную мать. Может быть, малыш чувствовал себя в безопасности возле такого большого предмета, который наверняка напоминал ему большое тело матери? Или возникновение этой ассоциации объяснялось тем, что его поили молоком возле машины? Ночью, когда мне не давали уснуть хохот и завывания по крайней мере трех гиен, перемежающиеся с отчаянными воплями павиана, которого они прикончили возле нашего лагеря, я особенно радовалась, что теленок нашел себе надежный приют. На следующее утро с тяжким предчувствием я пошла по следам гиен — через Мулику по отмели и вдоль дороги ярдах в пятидесяти от логова Пиппы.

Когда я пришла туда, я застала семью у самого входа в детскую: все наслаждались солнышком на открытой месте. Я смотрела, как малыши завтракают, а Пиппа любовно их вылизывает. Когда они насосались, она в первый раз позволила им поиграть, не отгораживая их от меня своим телом. Малыши тоже как будто стали привыкать и не шипели на меня, когда я их фотографировала, а только моргали своими большими глазами. Потом мне удалось покормить Пиппу из рук — в первый раз за четыре дня она по-настоящему поела. Вдруг снова начало моросить. Пиппа быстро загнала малышей под густые ветки и еще постаралась получше прикрыть их собственным телом. В этом неудобном положении она оставалась до тех пор, пока не перестал дождь, и тут, увидев, что Пиппа делает все возможное, чтобы держать малышей в тепле и сухости, какая бы жуткая погода ни стояла, я поняла, что только преданная забота матери обеспечивает отличное состояние детенышей. Пиппа почти не покидала малышей со дня их рождения, и я не представляла себе, что же будет, когда они начнут расползаться во все стороны, — ведь даже нам стало трудно продираться сквозь травяные заросли и кустарник. После полудня мы снова навестили семейство и нашли всех на том же месте. Пиппе, должно быть, очень хотелось подвигаться, и она воспользовалась нашим присутствием, чтобы прогуляться. Я пошла за ней с мясом и очень удивилась, что после основательной утренней трапезы она способна поглотить еще такое количество. Потом она стала кататься по земле и потягиваться с довольным мурлыканьем, а я обобрала клещей и немного поиграла с ней.

Совсем недавно я узнала, что будто бы в Крефельдском зоопарке маленькие гепарды умеют втягивать когти уже в возрасте десяти недель. На моих глазах дети Пиппы никогда не убирали и не втягивали когти, так что эти сведения вызвали у меня сомнение. А так как в этот день все мои гепарды были, по-видимому, в хорошем настроении, я решила использовать эту возможность и проверить, действительно ли они могут прятать когти. Поэтому я оставила отдыхающую Пиппу и пошла к малышам. Не наступая на притоптанную вокруг них траву, я попробовала затолкать коготки одного из малышей в подушечки, но они не поддавались. Довольная, я отошла к Пиппе и весь вечер наблюдала, как семейство играет: малыши перекатывались друг через друга и толкали Пиппу мягкими лапками. Она терпеливо сносила все выходки детенышей, ласково подталкивая их мордой. Наконец, она изловила одного и обняла его передними лапами; так он и уснул, удобно привалившись к ее груди, а остальные заснули, сбившись в кучу. Мне было пора идти домой; я обернулась и увидела голову гиены, которая подглядывала из кустов всего в пятидесяти ярдах от нас, но тут же исчезла. Мы с Гаиту бросились за ней, крича во весь голос и швыряя камни, но в сумерках мы так и не увидели, куда она ушла, хотя нам показалось, что она убежала к реке. Я очень встревожилась, но что я могла сделать — разве что молиться, чтобы с Пиппой и малышами ничего не случилось!

Когда стемнело, несколько львов затеяли склоку за рекой возле лагеря. По-видимому, это был очень большой прайд: они так ужасно ревели и рычали, что напугали меня до полусмерти. Трудно было понять, что привело их в такую ярость — разве что спор из-за добычи, но перепалка затянулась надолго, и чем дольше она продолжалась, тем больше меня мучило беспокойство за наших гепардов. В довершение всего один лев перебрался на нашу сторону и рычал всю ночь за моей палаткой, так что я глаз не сомкнула. И внезапно все смолкло. Лев, должно быть, вернулся к своему прайду; позднее мы не нашли его следов у дороги. С чувством огромного облегчения я пошла к логову Пиппы. Там было пусто. Ничто не указывало на то, что здесь побывал лев или гиена; только маленькое пятнышко крови, происхождение которого я не могла объяснить, — ведь кругом не было никаких следов борьбы: ни сорванных листьев, ни взрытой земли. Наверное, Пиппа, так же, как и мы, ночью услышала львиный рык и решила перебраться в более безопасное место. Мы стали обыскивать все кусты на расстоянии, которое она могла бы пройти четыре раза с детенышем в зубах. Наконец в нескольких сотнях ярдов нашли необыкновенно густой кустарник и обнаружили сбитые листья — какое-то животное явно пролезло через кусты. Мы прорубили эту колючую изгородь и увидели в середине небольшой кусочек грязи — возможно, здесь лежали малыши. Еще ярдов через пятьдесят мы нашли единственный отпечаток лапы, но он был так размыт дождем, что даже трудно было сказать, кто здесь прошел — гиена или гепард.