Веноза, пишет Гиббон, «более известна как родина Горация, нежели в качестве усыпальницы нормандских героев». Согласимся мы с ним или нет, нельзя не признать, что этот маленький городок сейчас представляет больший интерес для специалиста по античности, чем для медиевиста. От здания аббатства Пресвятой Троицы осталась только стена и несколько печальных, разрушенных колоннад. Церковь, которую брат Роберта Дрого в свою бытность графом Венозы превратил из скромной лангобардской базилики в здание, достойное того, чтобы служить усыпальницей де Отвилей, все еще стоит; сохранились и стены другой церкви, строительство которой начал Дрого и продолжил Роберт, но ни тот ни другой не дожили до его окончания. К сожалению, замечание в путеводителе Бедеккера, сделанное в 1883 г., что церковь, где похоронены Отвили, «недавно была отреставрирована с весьма сомнительным вкусом», более чем справедливо; немногое может сказать нам, как она выглядела, когда папа Николай освятил ее в 1058 г. или когда один Отвиль за другим обретали вечный покой под ее сенью. Явно подновленное надгробие Альберады, первой жены Роберта, с самоуничижительной эпитафией, сводящейся к тому, что, если кто-либо захочет найти ее сына Боэмунда, найдет его могилу в Каносе, видимо, располагалась в северном нефе, и мы (при некотором усилии) можем даже принять предположение Нормана Дугласа, что одно из блеклых фресковых пятен на стене слева – портрет Сишельгаиты. Но от самого Гвискара осталось еще меньше. Первоначальное надгробие давно исчезло, до нас дошла только эпитафия, сохраненная Уильямом Мальмсберийским: «Здесь лежит Гвискар, ужас мира, его руками тот, кого германцы, лигурийцы и даже сами римляне называли королем, был изгнан из Города. От его гнева ни парфяне, ни арабы, ни даже войско македонцев не спасли Алексея, которому оставалось только обратиться в бегство, но венецианцам не помогли ни бегство, ни защита океана». Исчезли также надгробия Вильгельма, Дрого и Хэмфри. В XVI в. останки четырех братьев захоронили под одной плитой, которую и сегодня можно видеть. На ней нет надписи. Единственным указанием служит строка из сочинения Вильгельма Апулийского, которую можно прочесть на стене: «Город Веноза озарен славой этих могил».

Под нажимом Сишельгаиты Рожер Борса стал престолонаследником. Ему не хотелось оставлять Боэмунда, даже при его состоянии здоровья, в Италии, где бы он мог воспользоваться отсутствием единокровного брата и предъявить права на власть. Предоставив своим добираться до дома, кто как может, он вернулся вместе с матерью, чтобы официально вступить в права владения, в то время как некогда мощная армия, безнадежно деморализованная смертью Гвискара и смертельно уставшая от Балкан, начала всеобщее отступление, столь же невероятное, сколь и недостойное.

Опасения Рожера Борсы не были безосновательными. Боэмунд, как мы увидим, действительно заявил о своих правах на наследование и, даже будучи отвергнут в большей части южной Апулии, оставался серьезной занозой для своего сводного брата еще в течение десяти лет, пока не отплыл, чтобы завоевать высшую награду – и между прочим бессмертие – в Первый крестовый поход. После этого начались новые мятежи – нормандские и лангобардские, и, хотя анемичный молодой герцог как-то ухитрялся удерживаться на троне в течение всей своей несчастной жизни, упадок герцогства Апулии, который начался со смертью Гвискара, продолжался до того дня, когда в 1111 г. его сын также сошел в могилу. К счастью, луч света блеснул из Сицилии, но прежде чем мы перейдем к этим событиям, следует коротко рассказать о двух персонажах, которые теперь исчезнут из нашего повествования.

Сначала Сишельгаита. История к ней сурова. Ее жестокость на поле боя – качество, которыми историки восхищаются, когда речь идет о национальных героинях вроде Боадицеи или Жанны д'Арк, – снискала ей скорее осмеяние, нежели признание. Англо-нормандские хронисты XII в. Ордерик Виталий, Уильям Мальмсберийский и остальные единодушно обвиняют ее в отравлении мужа, а также Боэмунда. Эта смехотворная версия, абсолютно неправдоподобная, порождена тем, что она всегда желала видеть наследником своего мужа собственного сына Рожера Борсу, а не чистокровного нормандца Боэмунда. Ее стремления в конечном счете пошли на пользу нормандской Сицилии и самому Боэмунду, но привели к исчезновению герцогства Апулия как самостоятельного государства. Фактически при том что ее влияние на Роберта Гвискара было всегда значительным, она, хранила ему верность все четверть с лишним века своей семейной жизни, а история с отравлением, как и множество подобных слухов, которыми так часто сопровождались смерти средневековых властителей, не заслуживает внимания. Сишельгаита прожила еще пять лет, главным образом отстаивая трон своего сына от посягательств Боэмунда. Она умерла в 1090 г. в своем родном городе и похоронена в Монте-Кассино.

Наконец, надо сказать несколько слов о ее дочери Елене, заточенной в византийской келье, оказавшейся сначала орудием для амбиций отца, а затем патетической заложницей. Если верить Ордерику Виталию – а у нас нет никаких особых оснований ему верить, – она в какой-то момент сошлась с сестрой и две принцессы жили почти двадцать лет во дворце императора в Константинополе, где их обязанностью было каждое утро, когда император вставал с постели и мыл руки, подавать ему полотенце и гребень из слоновьей кости, чтобы расчесывать бороду. Утверждения Ордерика признаются позднейшими комментаторами неделикатными и невероятными. И это так. Более правдоподобная и печальная версия состоит в том, что бедная девушка оставалась в своей позолоченной клетке на милости сварливой настоятельницы вплоть до того времени, как ее отец умер, а мать была позабыта. Только тогда Алексей вернул ее, что он должен был сделать при вступлении на престол, ее семье. К этому времени ее шансы найти мужа были невелики, и нет никаких сведений о том, что она вышла замуж. Под конец она обосновалась при дворе Рожера в Сицилии. Он единственный из Отвилей проявил к ней сочувствие, и, хотя она не могла питать теплых чувств к греческим подданным дяди, ее осведомленность касательно их языка и обычаев была для Рожера бесценной. Возможно, это стало для нее утешением, но для девушки, которая могла бы быть императрицей, этого явно мало.

В тот момент, когда смерть настигла Роберта Гвискара на острове Кефалония, его брат Рожер осаждал Сиракузы. Тринадцать лет, которые прошли со взятия Палермо, он подавлял сопротивление сарацин до тех пор, пока оно не ограничилось центром и юго-востоком острова. Но это была тяжелая борьба с противником, численность которого варьировала между несоразмерной и подавляющей. Было мало открытых сражений, нормандцы действовали посредством неожиданных вылазок и засад; горстка рыцарей обрушивалась из горной цитадели на ничего не подозревающий город, опустошала его, уничтожала гарнизон и вновь быстро исчезала. Эта война предоставляла широкие возможности для личных подвигов; она до сих пор продолжается на стенках сицилийских крестьянских повозок, а также в лязге металлических доспехов и стуке падающих голов в тюрбанах на традиционных кукольных спектаклях в Палермо.