Однако на его громовой глас никто из солдат не обратил должного внимания. Солдаты не желали его слушать: хватит, навоевались! По старой привычке полковник решил наказать непослушных воинов. Размахивая револьвером, угрожая немедленным расстрелом, Громов пытался как-то восстановить справедливость беспрекословного подчинения. В слепой ярости он ударил Скобелева Ивана рукояткой пистолета. В результате все закончилось банальной дракой. Не обращая внимания на высокочтимые погоны старшего по званию, солдаты дружно надавали тумаков Громову, обезоружили, связали его по рукам и ногам, быстро предопределив дальнейшую судьбу: «Увезем его с собой… сдадим красным, все слабинка будет!»

Может, все так и было бы, если бы жители заимки не упросили мужиков отпустить Громова: «Пусть живет! Никому зла не сделал».

Послушались солдаты, отпустили Громова. Только Иван Скобелев грозно нахмурил брови, потрогал разбитую револьвером голову, да сурово пообещал: «Не дай бог встретиться. Ты меня еще вспомнишь!»

Выполнил Ванька Скобелев свою угрозу. Вечером шестого дня после драки на заимку на Воронке приехала Таня Кузнецова. Страшную весть принесла Погорельцевым девушка:

– Завтра к вечеру здесь будут чоновцы!..

Кто такие чоновцы, жителям староверческой заимки объяснять не надо. Это страшное слово каленым свинцом выжигало спокойный, тихий, мирный, размеренный уклад староверов. Более полувека Погорельцевы прожили здесь, в глубоком ущелье на берегу Медвежьего озера. Все, что нажито, отвоевано у природы тяжелым физическим трудом, будет разграблено, подвержено разорению неверными людьми. Эти дома, постройки, пригоны, зимники, теплицы, мшаники, ульи будут осквернены злым духом. Боги предадутся унижению и проклятию. У людей отберут веру и волю, уничтожат свободу мышления. Все будет так, как предсказано в Священном Писании: «… Да полетят по небу железные птицы! Да поплывут по морям железные рыбы! Пойдет брат на брата! Будет земля гореть и плавиться! А жизнь человеческая будет стоить невидимой горячей горошины!..»

Страх перед будущим завтра охватил каждого, кто в эту страшную минуту слышал слова девушки. Мудрый дед Лука однажды пережил переселение рода дальше в тайгу. Фома Лукич помнит суровые дни, когда в далеком детстве его привезли сюда, на Медвежье озеро, трехлетним ребенком поздней осенью, в пору глубокого снегопада. Он пережил ту суровую, голодную, морозную зиму. Проживая в тесноте, в мерзлом срубе, умерла половина рода Погорельцевых. Мария Яковлевна чтит рассказы старших, когда в Святых воспоминаниях большой семьи говорится о тяжком гонении церкви непокорных. Маркел и Софья, двоюродные брат и сестра, еще молоды, однако больше всех понимают угрозу жизни отшельников.

Давние гонения Погорельцевых не прошли бесследно. Предчувствуя беду, мудрый род был готов к новым событиям. Каждый из людей тайги знал свое назначение в предстоящем переселении. Староверам хватит времени, чтобы уйти на новые места незамеченными…

…Далеко и глубоко вниз по логу разнесся стойкий запах дыма. Командир верхового отряда чоновцев комиссар Мамаев догадывался о причине его возникновения, однако все еще тешил себя надеждой благополучного исхода дела. Полтора десятка красноармейцев устало следовали за своим командиром. Они ждали скорого окончания пути, когда можно будет спешится на землю, сытно поужинать, отдохнуть и славно, под вкус терпкой махорки насладиться жалкими рассказами арестованного полковника Громова.

Впереди, показывая дорогу, на старом иноходце ехал Ванька Петров. Сердце Ваньки щемило от недоброго предчувствия. Сознание трепетало от будущего наказания. Красное лицо поселкового блюстителя порядка имело жалкий вид. Ванька был зол на весь белый свет и тих как мышка под строгим взглядом Мамаева. Если бы он сейчас увидел свою нареченную невесту, без сожаления выпустил в нее пулю, как это сделал со сторожевым псом Тришкой вчера утром, когда узнал о пропаже коня. Ванька понял, кто увел Воронка, догадывался, где сейчас Таня, однако молчал, боялся рассказать Мамаеву о ночном происшествии. Как можно рассказать своему начальнику о том, что он ротозей, вместе с братьями пьянствовал всю ночь и у него украли коня, чтобы предупредить староверов? Вероятно, сразу всплывут все его самоуправства. Чем все это закончится, догадаться было нетрудно.

Перед заимкой отряд чоновцев остановился. Красноармейцы хотели рассредоточиться, окружить заимку, чтобы «разом прихлопнуть всех», как это было не раз, однако комиссар Мамаев махнул рукой: отставить!

Он неторопливо поехал вперед, потянул за собой остальных. Спешить было некуда. На огромной поляне перед озером дымились, догорая, останки староверческой заимки. В очередной раз, через полвека Погорельцевы доказали свою фамилию. Пустив «красного петуха» на все строения, оставив чоновцев с носом, люди тайги скрылись в неизвестном направлении.

Комиссар Мамаев слепо смотрел на пожарище: предупредили. Ругаясь избранными словами, пугая эхо, Ванька Петров метался на коне из стороны в сторону, отправлял группы красноармейцев по тропе вверх, в стороны. Угрожая смертельной расправой, он старался отыскать хоть какие-то следы беглецов. Однако все его старания были безуспешными. Следов было так много, что разобраться в них было так же тяжело, как вычерпать ситом воду из озера. Погорельцевы умели скрывать свое передвижение.

Приближались сумерки. Разместившись как-то под деревьями рядом, чоновцы решили оставить поиски беглецов до утра. Однако ночью пошел сильный дождь со снегом, который продолжался весь следующий день. О преследовании не могло быть и речи. У красноармейцев кончались продукты – расчет похода упирался на внезапность, при захвате заимки чоновцы надеялись на «обильное угощение» хозяев, – люди мокли под открытым небом, кто-то простыл.

Наутро второго дня комиссар Мамаев отдал приказ выдвигаться обратно. Услышав его слова, так и не добившись своего, Ванька Петров с угрозой взмахнул кулаком в сторону поселка:

– Ну, уж я этих Кузнецовых… всех на рудники отправлю!

– Кто такие Кузнецовы?! За что ты их отправишь на рудники?!

Ванька понял, что проговорился, замолчал, но Мамаев настаивал с ответом. Пытаясь как-то замять разговор, Ванька стал врать, путаться, чем еще больше осложнил ситуацию. Умело задавая наводящие вопросы, Мамаев открыл правду. Ванька рассказал, как у него украли ночью лошадь, кто украл и почему.

Комиссар Мамаев был взбешен новыми обстоятельствами событий. Ему стало ясно, что положительный исход похода изначально был обречен на провал. В ярости он хотел тут же пристрелить Ваньку, однако как-то сумел взять себя в руки: пятнадцать пар лишних глаз были некстати.

Вложив револьвер назад в кобуру, комиссар Мамаев оправил кожаную куртку и взял под козырек:

– Объявляю вам, товарищ Петров, строгий выговор с занесением в личное дело! На месте, в поселке, приказываю предъявить подробное объяснение сложившихся событий!

Холодея от ужаса, пропитавшись холодным потом, Ванька понял, что это начало конца его карьеры, или просто шикарной, вольной жизни.

К обеду расквасило. Теплое весеннее солнце превратило зимнее покрывало в липкую, медовую массу. Идти на лыжах невозможно! Каждый шаг дается с невероятным трудом. Снизу, на камус налипают килограммы мокрого снега. Егор поднимает ногу, бьет по широкой лыже палкой. Снег отваливается, но при следующей постановке ноги ситуация повторяется. «Пудовая гиря» налипает вновь. Очередной удар палкой по ребру лыжи. Снег отваливается и вновь налипает. Лямка нарт давит грудь, плечи. Тяжелый груз тормозит движение.