«Верному слуге и дорогому другу, Людвигу фон Фирхофу, государь Церена, император Гаген желает здравствовать.

Сим посланием, переданным с надежными людьми – известным тебе латником пехоты Генрихом Ладером и альвисом по имени Бенинк, извещаю, что миссия твоя в Толоссе исчерпана и приказываю не медля ни часа вернуться назад – к нашей милости и в наше полное распоряжение.

Если лицо, известное тебе под именем Адальберта Хрониста, в настоящий момент находится при тебе, приказываю вскрыть прилагаемый к письму и запечатанный личною императорской печатью стальной футляр. Укрытое в нем кольцо немедля помести на правый указательный палец Адальберта, дабы действие талисмана на время смирило Хрониста, лишив его магических сил.

Раз надетое, кольцо это снимается с превеликим трудом, так что можешь оставить всякие сомнения в его несомненной надежности и пользе. Альвис Бенинк поможет вам обоим покинуть город.

Если же ты, друг мой, не сумеешь использовать то кольцо по назначению, либо в момент получения письма будешь находиться в тяготах крайней опасности, приказываю без промедления бежать, казнив Хрониста на месте, на что я даю тебе свой личный приказ и полное несомненное разрешение.

А коль Адальберта нет при тебе, приказываю явиться одному, прекратив поиски.

Твой друг и повелитель, Гаген I».

Фон Фирхоф бережно свернул письмо и спрятал его под одежду.

– О чем там сказано? – без лишней деликатности поинтересовался Бенинк.

– Это дело касается лишь императора и меня. А ты прими мою искреннюю благодарность. Признаться, я уже было приготовился к смерти. Спасибо и вам, доблестный кир Антисфен. Теперь следует бежать отсюда как можно скорее, но, до того как мы уйдем, неплохо бы сделать еще одно дело – я не могу уйти просто так, бросив на произвол судьбы Вольфа Адальберта Россенхеля…

– Именно об этой задержке во имя спасения невинного я хотел смиренно просить вас, Людвиг, – вмешался румиец.

Альвис презрительно скривился.

– Гильдия верна императору, а государь наш и знать не знает никаких Россенхелей…

– Это не так, все распоряжения императора в личном письме, – как ни в чем ни бывало отпарировал фон Фирхоф. – Надеюсь, ты поверишь мне на слово и не пожелаешь читать чужое послание, а, Бенинк?

– Попробуй, не поверь такому человеку! – расхохотался альвис. Хайни отметил про себя, что прежняя меланхолия совершенно покинула налетчика. – Здесь рядом имеется еще одна запертая каморка. Не на засове, а на замке, замок отменно хорош, с дверью придется повозиться, но этот ваш Вольф Россенхель наверняка устроен там. К счастью, при мне всегда мои отмычки…

Людвиг тщетно попытался встать на ноги – головокружение бросило его на колени.

– Я помогу вам, господин Людвиг.

– Не надо, Хайни. Оставь свои руки свободными – для меча.

– Не беспокойтесь, Ладер. В таком деле, как помощь раненым, пригодится какой-нибудь смиренный ученый, например, я, – заверил солдата румиец.

– Добрый кир, сколько можно объяснять вам? Я не ранен, я только отчаянно борюсь со сном – этот собачий сын, наш «друг» ересиарх Клаус Бретон, перекормил меня успокоительным зельем…

– Он позаботился о вашей душе, – бестактно пошутил безбожный альвис, ковыряясь в замке.

Отмычки высшего качества сверкали в факельном свете.

– Сюда идут! Во имя Неба милосердного – скорее!

Звук размеренных шагов неотвратимо приближался. Потом они замерли – должно быть, неизвестный внезапно обнаружил спящего часового и взломанную верхнюю дверь.

– Бенинк, чего вы копаетесь?!

– Здесь отличный, фробургской работы, замок…

Наверху наступила обманчивая тишина – должно быть, неизвестный пришелец насторожился и вытащил меч.

– Сейчас или никогда…

Бенинк работал с блеском. В этот критический момент взломщик превзошел себя – он обрабатывал замок, не совершая при этом ни единого лишнего движения. Любимая работа наложила на внешность альвиса печать утонченного, светлого вдохновения – так мерцают радостью лица поэтов.

– Скорее, Бенинк! Или мы погибнем.

– Почти готово… Сейчас. Вот.

Замок хрустнул, альвис принялся собирать и бережно укладывать отмычки.

– Толкните дверь и забирайте вашего Хрониста.

Ладер распахнул тяжелую створку, посветил факелом и замер на месте, пораженный. Обитатель темницы ничуть не походил ни на мифического Адальберта – беглого мужа Магдалены, ни на ученого книжника, ни на Вольфа Россенхеля – предполагаемого друга фон Фирхофа. В круге света, привстав на четвереньки, возился и чертыхался потный, грубого вида, посаженный на прочную цепь волосатый толстяк:

– Не смей зашухарить, Бенинк, а ну, снимай с меня браслеты!

– Небесный Гром! А это кто такой?

– А это опять он – беглый разбойник Шенкенбах…

– In propria persona[25]… ради этого куска греха мы рисковали и трудились?! Вот она – глумливая гримаса несправедливости!

Шаги неизвестного грохотали по винтовой лестнице, эхо в ужасе металось под сводами подземелья.

– Дьявол с ним, с Шенкенбахом! Бежим!

– Куда?

– Выход здесь один – прорвемся, нас трое, не считая Фирхофа. Неужели мы не справимся с одним-единственным противником?

– А это смотря с кем…

Противник явился немедленно. Прямо перед четверкой беглецов, загораживая тесный коридор, светя факелом в левой руке и держа в правой обнаженный меч, стоял собственной персоной разъяренный Клаус Бретон:

– Отличные дела. Здесь и так довольно света…

Ересиарх бросил факел под ноги румийцу и встал в позицию, держа наготове меч:

– Ну, кто решится первым? Или предпочитаете атаковать скопом одного? Давайте, меня устраивают любые условия…

– Ох, все святые праведники… Его-то нам и не хватало, – простонал в отчаянии фон Фирхоф.

– Я гильдейский вор, я не нанимался драться с сумасшедшим, – заявил благоразумный Бенинк.

– Я ученый, – отрезал румийский кир.

Хайни вытащил дешевый меч.

– Не всегда приятно отрабатывать жалование, которое, к тому же, нам не платили с прошлогоднего дня святой Катерины… Эй ты, еретик, не расшатывай устои Империи, матушку твою регинвальд!

Возмущенный оскорблением Бретон, не медля, сделал выпад. Меч-полуторник сверкнул и ужалил, лезвие со свистом распороло наемнику рукав латной куртки, Ладер не успел парировать, зато вовремя отскочил и попытался контратаковать – бесполезно. Меч Бретона словно бы непринужденно выстраивал стальную стену – любой удар Генриха наталкивался на блоки и отводы. Ладер, не слишком искусный в фехтовании, едва успевал избегать обходящих ударов.