Он, похоже, подоспел вовремя. Судьба? Арчер считал, что это просто удача.

— И ты отпустила ее?

— Я ничего не могла сделать, Арчер. Она была как одержимая.

— Вы писали мне, мадам, что однажды усмирили целое племя туземцев, которые хотели полакомиться вами. Как же вам не удалось остановить всего одну женщину?

— Возможно, я немного преувеличила в своем письме, Арчер. Но это к делу не относится. — Она встала на подножку и заглянула в экипаж. — Ты можешь довезти нас до Моршемов?

— Она туда убежала?

На лице Арчера появилось такое выражение, что Берни замерзла еще больше.

Она кивнула, но когда открыла рот, чтобы ответить, Арчер втащил ее в экипаж и крикнул Джереми трогать, пока Питер запрыгивал на козлы.

Скорость была гораздо важнее вежливости.

— По-моему, очень неприятно, когда кто-то вмешивается и нарушает твои планы, а, Джеймс?

Сесили шагнула к порогу, бросив крюк, на который обычно подвешивали туши и которым она сейчас воспользовалась, чтобы оглушить Мэри-Кейт. Ухватившись за юбку, она протащила бездыханное тело по деревянному полу и плотно закрыла дверь.

— Как усложняется моя работа, когда люди мешают мне служить орудием Господа. — Она подняла крюк и вставила его в маленькое, обитое металлом отверстие в стене. Скрипнув, панель поддалась. Она прислонила ее к соседней стене и повернулась к Джеймсу: — Моршемы всегда были находчивыми людьми, Джеймс, и умели защитить свои дома и провизию на случай разных потрясений. Сомневаюсь, что даже Сэмюел знает, что здесь есть эта комната.

В его глазах едва теплилась искра жизни, значит, надо поторопиться.

— Сейчас я открою тебе восхитительную тайну, Джеймс. Господь пообещал, что за это отворит для меня врата рая, наградит меня и воздаст мне. Совершенная душа, застывшая во времени и предложенная Создателю во искупление грехов, совершенных ею и тобой.

Она подкатила кресло так, что оно встало на пороге, наполовину въехав в комнатку, наполовину оставшись в коптильне. Здесь, как и в большем помещении, воздух был пропитан запахом дыма, но к нему примешивался и другой, сладковатый тлетворный запах. В конце узкого пространства стоял самодельный алтарь, убранный кружевом, когда-то белым, а теперь пожелтевшим. По сторонам алтаря стояли свечи. Посередине на возвышении лежала раскрытая Библия.

Перед ней на коленях стояла Алиса Сент-Джон. Она была в том же самом платье, которое надела на встречу с Джеймсом; ладони ее были сложены в молитвенном жесте; налившийся живот нависал над коленями. Истлевшая веревка впивалась в темную, иссохшую плоть — на запястьях, под коленями и под подбородком, удерживая тело в смиренной, благочестивой позе. Поднятое кверху лицо, затуманившиеся, невидящие глаза. Светлые волосы струились по спине, доставая почти до пола.

Она застыла в позе глубочайшей покорности — мумифицированная пародия на изображение веры.

— Я расчесываю ее прекрасные волосы каждый день, Джеймс, — вполголоса проговорила Сесили, втолкнув кресло в комнатку и развернув его, чтобы хорошо видеть Алису.

Она подошла туда, где на коленях стояла ее дочь, и блаженно улыбнулась:

— Тебе не кажется, что она никогда не выглядела милее?

Она провела ладонью по светлым волосам, не заметив, что несколько длинных прядей прилипли к ее пальцам.

— Я любила ее, Джеймс, так сильно, что не могла не спасти от греха. Я отвратила ее от ада, Джеймс, как отвращу и тебя.

Сесили повернулась и улыбнулась человеку, которого ее дочь любила и отдала за него свою бессмертную душу. Потом нахмурилась, поняв, что, пока она говорила, Джеймс Моршем тихо, не издав ни звука, умер.

Помоги ей…

— Проклятие, Джереми, ты можешь заставить их шевелиться быстрее?

Берни не задавала Арчеру вопросов ни по поводу такой спешки, ни по поводу страха, застывшего на его лице. Это был ужас, от которого обрывается все внутри. Смерть, поднявшая свою отвратительную голову, предчувствие, слишком сильное, чтобы его отрицать.

— Мы успеем, Арчер.

Он пристально взглянул на нее, спрашивая себя, откуда она знает. У Арчера было ощущение, словно он увидел двухголовую кошку. Он не смог бы сказать, откуда знает, что нечто угрожает Мэри-Кейт, ее жизни. Он только знал, что должен добраться до нее, защитить и, если надо, встать между ней и этим ужасом.

За многие месяцы он ни разу не чувствовал страха. Но только не теперь. Он переживал из-за Алисы, но не меньше боялся за свою репутацию. А сейчас у него сохнет во рту и леденеют ноги.

Что это за чувство? Почему оно пронизывает его до мозга костей? Почему он так напуган?

И чей голос предостерегает его и шепчет об опасности?

Мэри-Кейт очнулась оттого, что кто-то читал молитвы. Она лежала щекой на холодном, пыльном полу, Другая ее щека непроизвольно дернулась, и Мэри-Кейт сначала подумала, что по ней ползет какое-то насекомое. Она попыталась смахнуть его и только тогда поняла, что связана и рот у нее заткнут. Она подавила стон: что-то подсказало ей не двигаться, не издавать ни звука. Она открыла глаза, и это движение острой болью отдалось в одном из них.

Ее нос уловил тошнотворный запах тлена до того, как она поняла, что видит. Теплый дымный воздух заполнял легкие, она старалась не закричать, а потом поняла, что и не может из-за засунутого ей в рот куска ткани.

Горячая, пульсирующая кровь рывками помчалась по жилам. Сердце сжалось и затрепетало. Тошнота, горячая, тяжелая, подступила к горлу. Звук голоса Сесили, ее обращение к небесам бились в мозгу Мэри-Кейт. Страх сковал ее тело, сдавил затылок и грудь.

Джеймс Моршем сидел в кресле на колесах, мертвый, с остекленевшими глазами. Перед ним стояла на коленях женщина, которую он любил, — женщина, которая являлась предметом слишком многих разговоров и недостаточной заботы. Алиса Сент-Джон. Неужели все это время она находилась здесь, преклонив колени в молчаливом бдении, ожидая, что кто-нибудь избавит ее от вечного наказания?

— Разве это не самая прекрасная жертва Господу нашему? Ты не можешь обмануть меня. Господь пообещал мне, что разделит со мной отмщение. Мэри-Кейт почувствовала горечь во рту. Полный злобы взгляд Сесили не удивил Мэри-Кейт. Она смотрела на эту женщину без страха, без волнения. Странно, но она больше не боялась. Страх исчез через несколько секунд после того как она пришла в себя и увидела картину, созданную безумием. Внезапно и со всей ясностью поняла, что предостерегавший ее внутренний голос умолк.

Она подвела Алису.

Мэри-Кейт закрыла глаза под напором неожиданных слез. Помоги ему… Она не смогла, опоздала, не успела предотвратить смерть Джеймса. Даже не подозревала о безумии, которое блуждало сейчас в глазах Сесили. Неужели Мэри-Кейт всегда будет жить с чувством вины? И как долго продлится это «всегда»? Даст ли ей Сесили час или того меньше?