высокоэнергетических электронов. Этого, однако, было недостаточно с учетом остальных затруднений с размещением электронов внутри ядра.

«Таким образом, – говорит Чедвик в заключение, – именно эти разговоры убедили меня в том, что нейтрон должен существовать. Вопрос был только в том, как, черт побери, можно было это доказать… Вскоре после этого я начал проводить свои собственные опыты, когда у меня появлялась такая возможность. [В Кавендишской лаборатории] было много работы, и свободного времени у меня оставалось мало. Иногда у Резерфорда вновь возникал интерес к этой задаче, но это случалось только иногда»[669].

Характер Чедвика вполне соответствовал задаче обнаружения частицы, которая может проходить сквозь материю, почти не оставляя следов: он был человеком стеснительным, тихим, ответственным и надежным – то есть сам в некотором смысле походил на нейтрон. Резерфорд даже бранил его за то, что он слишком много возился с работавшей в лаборатории молодежью, хотя сам Чедвик считал заботу о молодых сотрудниках и их обучение своей главной обязанностью. «Именно Чедвик, – вспоминает Марк Олифант, – заботился о том, чтобы у студентов было все необходимое им оборудование, хотя имевшиеся в его распоряжении запасы и средства были очень ограниченны»[670]. Хотя при первом знакомстве он казался «хмурым и неулыбчивым», со временем «проявлялась его подлинная натура, добрая, отзывчивая и щедрая»[671]. Как говорит Отто Фриш, он был склонен «скрывать свою доброту за фасадом угрюмости»[672].

Этот фасад был защитным. Джеймс Чедвик был человеком высоким и жилистым, с темными волосами, высоким лбом, тонкими губами и орлиным носом. «Он обладал, – говорят соавторы его биографии, оба бывшие его сотрудниками, – низким голосом и сдержанным чувством юмора, проявлявшимся в характерных усмешках»[673]. Он родился в 1891 году в деревне Бодлингтон, расположенной в графстве Чешир к югу от Манчестера. Еще в его раннем детстве отец перебрался из деревни в Манчестер и открыл там прачечную; Чедвика, по-видимому, вырастила бабушка. В шестнадцать лет – то есть в очень раннем возрасте, даже по меркам английской системы образования, – он участвовал в двух конкурсах на получение стипендии в Манчестерском университете, победил в обоих и поступил в университет с одной из этих стипендий.

Он собирался изучать математику. Вступительные собеседования проводились публично в большом переполненном зале. Чедвик встал не в ту очередь. Уже начав отвечать на вопросы преподавателя, он понял, что его спрашивают по курсу физики. Поскольку ему не хватило смелости объяснить свою ошибку, он решил, что преподаватель физики ему понравился, и он будет изучать физику. На первом курсе он об этом пожалел; его биографы говорят, что «на лекциях по физике было многолюдно и шумно»[674]. На втором курсе он попал на лекцию Резерфорда, который рассказывал о своих ранних экспериментах в Новой Зеландии, и обратился в новую веру. На третьем курсе Резерфорд задал ему исследовательскую задачу. Стеснительность Чедвика снова повредила ему и чуть было не оборвала его карьеру: он нашел в рекомендованной Резерфордом процедуре ошибку, но постеснялся сообщить о ней. Резерфорд решил, что Чедвик ее пропустил. В конце концов это недоразумение разрешилось, и в 1911 году Чедвик окончил Манчестерский университет с отличными оценками.

Он остался в магистратуре и, работая с А. С. Расселом, следил за особенно плодотворными в эти годы исследованиями Гейгера, Марсдена, де Хевеши, Мозли, Дарвина и Бора. В 1913 году, получив магистерскую степень, он добился престижной исследовательской стипендии, по условиям которой он должен был перейти в другую лабораторию, чтобы расширить свое образование. Гейгер вернулся к тому времени в Берлин; Чедвик последовал за ним. В Берлине все шло прекрасно – Гейгер старался познакомить его со всеми, и так он встретился, в частности, с Эйнштейном, Ганом и Мейтнер, – но тут началась война.

Гейгер был офицером запаса, и его быстро призвали в армию. Перед отъездом он на всякий случай оставил Чедвику чек на двести марок. Некоторые из немецких друзей молодого англичанина советовали ему побыстрее уехать из Германии, но другие убедили его, что лучше подождать, чтобы не застрять в пути из-за воинских эшелонов. 2 августа Чедвик попытался купить в берлинском агентстве Кука билет в Англию через Голландию. У Кука ему посоветовали поехать через Швейцарию. Друзьям Чедвика этот маршрут показался опасным. Чедвик снова последовал их совету и стал ждать дальше.

А потом оказалось слишком поздно. Его арестовали вместе с одним немецким другом по обвинению в подрывных разговорах – в период патриотической истерии начала войны для этого вполне хватило бы любого разговора по-английски, – и он просидел десять дней в берлинской тюрьме, прежде чем лаборатории Гейгера удалось наконец добиться его освобождения. Выйдя на волю, он вернулся в лабораторию и оставался там, пока хаос снова не уступил место порядку и кайзеровское правительство не нашло время постановить, что все англичане, находящиеся в Германии, должны быть интернированы до конца войны.

Лагерь для интернированных находился на ипподроме в Рулебене – это название в переводе с немецкого означает «спокойная жизнь»[675] – возле Шпандау. Чедвик делил с пятью другими заключенными стойло, предназначенное для двух лошадей, и, должно быть, вспоминал Гулливера. Зимой ему приходилось все утро топать ногами, чтобы они оттаяли. Вместе со своими товарищами по лагерю он организовал научное общество и даже умудрялся ставить опыты. Холодная, голодная, тихая жизнь Чедвика в Рулебене продолжалась четыре нескончаемых года. Именно в это время, говорил он впоследствии, пытаясь найти во всем положительные стороны, он по-настоящему начал взрослеть[676]. После заключения перемирия он вернулся в Манчестер с безнадежно испорченным желудком и 11 фунтами в кармане. Но по крайней мере, он остался в живых – в отличие от несчастного Гарри Мозли. Резерфорд взял его к себе.

Некоторые из экспериментов, которые Чедвик проводил в 1920-х годах в Кавендишской лаборатории, пытаясь найти нейтрон, «были такими отчаянными, такими надуманными, как будто они относились к эпохе алхимии»[677]. Они с Резерфордом считали, что нейтрон, каким Резерфорд представлял его себе в своей бейкеровской лекции, – это прочное соединение протона и электрона. Поэтому они измышляли различные способы пыток водорода – обстреливали его электрическими разрядами, выясняли, как действует на него прохождение космических лучей, – надеясь, что в их руках атом водорода, остававшийся стабильным с первых дней существования Вселенной, как-нибудь да согласится стать нейтральным.

Нейтральная частица никак не поддавалась на их уговоры; ядро оказывало упорное сопротивление. В лаборатории, как вспоминает Чедвик, «наступило относительное затишье. Делалось много интересной и важной работы, но эта работа касалась скорее закрепления уже достигнутого, нежели открытия нового; несмотря на