В селениях, мимо которых мы проезжали, война напоминала о себе рисунками на стенах и агитационными плакатами; и те, и другие были небольшого размера. В одном месте на них отрубали голову осужденному, в другом вели на казнь закованного в цепи узника. Эти картины предупреждали местных жителей о том, какая судьба уготована маньчжурам в случае победы японцев. «Вот что нас ждет, если японцы нас завоюют» — кричали плакаты. «Защищайте родную землю! Идите сражаться или вносите свою лепту деньгами». Еще где-то я видела на стене изображение двух солдат, один из которых, в форме бледно-зеленого цвета, растянулся на земле во весь рост, а другой стрелял ему в спину буквально в упор, так как дуло винтовки упиралось в тело будущей жертвы. Лежавший слегка повернул голову, как бы пытаясь понять, что происходит, и, казалось, охотно участвовал в этой рискованной игре. Другая большая черно-белая композиция являла взорам город с очень высокими домами, явно претендовавшими на звание «небоскребов»; над этим безымянным мегаполисом летали самолеты, тут и там рвались бомбы.

Впоследствии мне доводилось не раз сталкиваться с подобными произведениями искусства. Некоторые из них, большого размера, были написаны на холсте. Кто создавал эти картины? Четырех-пятилетние карапузы смело могли бы поставить под ними свою подпись. Между тем Китай — родина замечательных художников, и изобразительное искусство процветает здесь испокон веков. Почему же эту безобразную мазню выставляли на всеобщее обозрение? Она не трогала сердце, а вызывала только смех. В самом деле, я видела, как китайцы останавливались перед этими рисунками и принимались открыто издеваться над выражением лиц и позами бойцов, изображенных горе-художниками, а ведь эти люди сражались, убивали и умирали.

Мы благополучно добрались до Дунъе, где и расстались с нашими погонщиками; надо было снова искать других провожатых.

Ионгден попытался применить к здешнему хозяину гостиницы свою тактику, но его усилия не увенчались успехом. Во всей округе не было ни скота, ни портшезов, ни повозок — всё было реквизировано либо надежно спрятано их владельцами. Двое наших слуг совершенно нам не помогали. С тех пор как мы уехали из Пусатина, они стали еще более ленивыми, чем прежде. Один из них только и делал, что пил, а другой курил опиум. Вечером я даже не сумела заставить их приготовить мне ужин.

До сих пор полиция не проявляла к нам интереса. Этот спокойный период не мог продолжаться долго. Ночью к нам нагрянули двое незваных гостей в сопровождении отряда вооруженных солдат для пущей важности — очевидно, им сообщил о нашем приезде хозяин гостиницы. Мы предъявили свои паспорта. Мой документ не вызвал никаких нареканий, но паспорт ламы показался им странным, и, как и раньше, на нас обрушился град вопросов. Если это англичанин, то почему у него не золотистые волосы и не голубые глаза? Любой дурак знает, что все англичане высокого роста, у них золотистые волосы и круглые голубые глаза, утверждал сведущий представитель власти, стремившийся нас устрашить. Облик Ионгдена нисколько не соответствовал этому описанию. Лама попытался объяснить, что не все обладатели британских паспортов непременно являются чистокровными англичанами и что даже в Англии не у всех людей одинаковые светлые волосы. Представители власти Дунъе сомневались, что это так. Наконец, после очень долгих раздумий и бесплодных словопрений, главного из двух сыщиков осенила догадка. Его лицо озарилось лукавой улыбкой: он понял, как окончательно вывести ламу на чистую воду.

— Напишите ваше имя по-английски!

Он повернулся к своему спутнику с торжествующим видом, как бы говоря: «Эх, какая удача! А вот вы до этого не додумались. Посмотрим, как он вьжрутится!»

Разумеется, Ионгден в мгновение ока написал свое имя. Спрашивалось, способен ли был экзаменатор разобрать беглый почерк испытуемого? Вряд ли. Во многих почтовых отделениях Китая, расположенных не в крупных городах, иностранцев просят писать свои послания печатными буквами, включая пометки на конвертах, как то: «заказное письмо» и т. п. Может быть, наш посетитель поднаторел в этом деле больше почтовых служащих?.. Он рассматривал бумагу с подписью моего сына, будучи в явном замешательстве.

— Напишите слово «английский», — сказал полицейский.

Наверное, он где-то слышал это слово и знал, что оно означает.

Я шепнула Ионгдену:

— Пиши печатными буквами.

Он написал: «English».

Полицейский смог это прочесть и кивнул в знак одобрения.

— Напишите слово «Лондон»! — снова приказал он.

Ионгден написал: «London».

Вошедшие в комнату солдаты с любопытством глядели из-за плеча ламы на буквы, которые он выводил.

Превосходно! Испытание было выдержано с честью. Его результаты лучше всякого паспорта доказывали, что Ионгден, бесспорно, настоящий англичанин. Не было больше никаких оснований считать моего сына подозрительным типом, несмотря на его темные волосы и глаза.

Разговор перешел на другую тему, и я поведала полицейским о своих трудностях со средствами передвижения, не позволявшими мне добраться до Тайюаня.

Один из них заявил, что автобусное сообщение между Дунъе и Тайюанем по-прежнему существует, но разлившиеся реки размыли дороги во многих местах, и автобусы теперь курсируют по сокращенному маршруту, не доезжая сорока ли до Дунъе. Они ходят круглосуточно и отправляются с конечной остановки в три часа ночи.

Я была готова отправиться в путь автобусом, но до него еще надо было добраться.

Убедившись в нашей порядочности, один из представителей власти пообещал предоставить нам две повозки — они должны были прибыть в гостиницу в полночь.

Повозки прибыли, но на час позже, чем следовало. Погонщики отвечали на наши упреки, что мы не опоздаем на автобус, стоит только поторопить животных.

Они попытались это сделать, но безуспешно. Во многих местах дорога была залита мутной водой, и наши повозки, лишенные управления, в любой момент могли опрокинуться в грязь. Погонщики шли впереди и прощупывали почву рукояткой своих бичей. Там, где дорога не была затоплена, она превратилась в вязкую болотную жижу. Разумеется, мулов нельзя было пускать рысью. К счастью, луна, хоть и ущербная, была достаточно яркой и хорошо освещала путь, оберегая от нежелательных происшествий, которые могли приключиться в темноте.

В призрачном рыжеватом лунном свете некоторые селения, огороженные побеленными стенами, над которыми простирали ветви вечнозеленые деревья, напоминали арабские деревни, и я вспоминала о разных уголках тунисского побережья, где провела столько дивных дней: о Набёле, Хаммамете, Зарзисе и Джербе, острове лотофагов посреди синего моря… Это было так далеко!

Мы продвигались вперед с грехом пополам, дорога стала лучше, но я окончательно потеряла надежду успеть на автобус. В самом деле, когда мы добрались до остановки, он уже ушел. Несколько приехавших пассажиров еще были там и разбирали свои вещи, которые должны были взвалить на спины встречавшие их слуги. Вскоре и те, и другие скрылись во мраке, и мы остались одни.