— Где же «Стингеры»? — возмутился один из моджахеддинов. — Почему не стреляют?

«„Стингерами“ хорошо пассажирские сбивать, — усмехнулся про себя Абдулахаб. — А попробуй в такого прицелиться — сверкнул как метеор. Даже если вслед ракету пустить, она может по своим долбануть — высота-то вон какая маленькая». Но разъяснять не стал — не хотелось ни говорить, ни видеть своих единоверцев.

Моджахеддины заканчивали подбирать убитых, когда на дороге, ведущей из близлежащего кишлака, показался мотоциклист с седоком позади. Он быстро приближался к горе и стал по тропе подниматься ввысь. Приказав зарывать убитых без него, Абдулахаб направился к Масуду, тоже заметившему мотоциклиста и поджидавшему его у входа в пещеру.

Водитель был опытен и ловок — мотоцикл лихо взбирался по крутой тропе, петляя из стороны в сторону. Ему потребовалось менее получаса, чтобы преодолеть довольно трудную и опасную дорогу. В прибывшем Абдулахаб узнал связного из отряда Гулетдина, расположившегося в кишлаке. Со второго сиденья слез немолодой, с проседью в бороде, мужчина лет пятидесяти, невысокий, худощавый, в изношенной одежде и полосатой чалме.

— Да ниспошлет вам Аллах милость, — поклонился мотоциклист Масуду. — Вот привез вам парламентера из кишлака Шопша с чрезвычайными полномочиями, старосту Зафара, верноподданного новой власти и самого Бабрака.

— Гулетдин не мог выслушать его? — недовольно спросил Масуд.

— Наш сардар для него не авторитет, — усмехнулся более откровенно мотоциклист. — Ему подавай чуть ли не самого Кармаля. Вот Гулетдин и распорядился.

— Что ты хочешь, кафир, собачий сын, прислужник красной нечести? Как посмел явиться перед мусульманином, верным слугой Аллаха, кто проливает кровь за свободу своей родины, за землю, которую ты продал проклятым шурави?!

— Выслушай внимательно меня, Масуд, а потом бранись, — примирительно ответил Зафар. — Я пришел к тебе по воле всех дехкан нашего кишлака. Они кланяются тебе и верят в твое милосердие. Ты знаешь, какие условия поставили шурави. Не осуждаем вас за то, что вы отказываетесь сложить оружие, на то воля Аллаха и ваша воля, но в кишлаке дети, женщины, старики. Не дай погибнуть им — ведь это наше семя и корни.

— Значит, ты и твои ублюдки хотите жить? — Глаза Масуда, казалось, налились кровью. — А мы — нет? Ты видел, скольких они положили наших? Абдулахаб, поведи и покажи ему.

— Я видел, когда проезжал мимо, — ответил староста. — Но почему вы не хотели, чтобы они ушли с нашей земли?

— А кто их сюда звал? — рявкнул Масуд.

— На этот вопрос мог ответить только Амин. Но пришли они к нам с миром.

— И это говоришь ты, мусульманин? Нет, не мусульманин ты, ты кафир, продавший нашу веру, нашу землю, нашу свободу и обычаи, и ты умрешь как предатель.

— Меня можешь убить, но пощади детей, женщин и стариков, даже шурави не хотят пролить их кровь, не начинают бой, пока вы не выведете их.

— Опять шурави! — сквозь зубы процедил Масуд. — Ты и сам стал шурави. Азиз! — позвал он своего телохранителя, заговорившегося с американским журналистом. — Вырви у этого кафира язык и сердце и выброси воронам, чтобы и на том свете он не мог обманывать Аллаха.

Мрачное лицо Азиза будто просветлело, он вплотную приблизился к Зафару и чиркнул пальцем по открытой груди, давая понять, чтобы тот разделся.

Зафар сбросил халат, и Абдулахаб увидел на том месте, где прочертил палец Азиза, красную, сочащуюся кровью полоску.

Палач засучил рукава, зашел к приговоренному сзади и связал ему руки. Подвел к камню.

— Садись.

Зафар не подчинился, и тогда Азиз силой заставил его опуститься на камень. Черные крючковатые пальцы рванули за пояс брюк, пуговицы с треском полетели в стороны.

— Разреши, мой господин, лишить этого кафира мужского достоинства, чтобы и на том свете он не мог сеять дурное семя?

Масуд чуть заметно кивнул.

Душераздирающий крик ударил в уши Абдулахабу и оглушил сильнее бомбы.

Азиз поднял окровавленные пальцы, зажал голову Зафара левой рукой и через несколько секунд выбросил на землю еще шевелящийся язык — будто живое существо корчилось в предсмертных судорогах, испуская дух.

Абдулахаба начало тошнить, но он видел, как Масуд зорко следит за каждым, и не мог отвести глаз от палача и его жертвы.

Снова откуда-то донесся гул самолета. Казнь на время приостановилась: все устремили взгляд в небо, насторожились.

На этот раз истребитель-бомбардировщик прошел над кишлаком выше, следом за ним елочкой вспыхивали дымки — самолет применял противоракетную систему.

Едва он миновал кишлак, как за ним устремились три огонька — на этот раз моджахеддины успели пустить «Стингеры». Полыхнул один разрыв — в стороне, другой чуть ближе, третий… И над горой пронесся радостный вопль трех десятков горл: самолет клюнул носом, задымил и понесся к земле. Столб огня и дыма взметнулся у подножия горы. Моджахеддины, продолжая визжать и смеяться, кинулись обнимать друг друга.

Масуд дал насладиться радостью победы и поднял руку, призывая к вниманию.

— А теперь приготовиться к бою. Сейчас они появятся, — кивнул он в сторону упавшего самолета. Повернулся к бившемуся в муках Зафару. — Кончай с ним.

1

Нет, как бы холостяки-скептики ни хвалили свою «свободную» жизнь, семья — это прекрасно: это блаженство и сладкое волнение, это уют и благоденствие. И как на душе легко и радостно, когда ты знаешь, что тебя ждут дома, что есть с кем поделиться своими заботами и печалями, посоветоваться, полюбезничать. А как замечательно лежать в белоснежной постели, пахнущей фиалкой или ландышем, рядом с любимой, чувствовать теплоту ее тела, дыхание, биение сердца; и твое сердце наполняется нежностью, сладкой истомой, мечтой, зовущей в неведомое сказочное царство…

Наталья лежала на руке Николая, белотелая, красивая; черные волосы рассыпались по подушке и касались его лица, вызывая приятное ощущение; небольшие сочные губы приоткрыты, будто ждут поцелуя. Сон ее сладок и безмятежен. А Николай уже проснулся — летная служба приучила его к ранним побудкам, — но не вставал: жаль было тревожить жену, да и день воскресный, торопиться некуда, и он нежился, предавшись размышлениям…

В последнее время ему подозрительно-предостерегающе везет: сколько раз вывозил из боя раненых, атаковал укрепленные позиции душманов, прикрываемые зенитными комплексами, перехватывал караваны с оружием, и ни одна пуля, ни один осколок не царапнули его. И эта встреча с Натальей. Не успел он вернуться на командирской машине в Долину привидений, ввести в строй после отпуска своего заместителя майора Сташенкова, последовал приказ: эскадрилье убыть в Тарбоган на отдых. На замену ей прибыла вторая эскадрилья.

И в Тарбогане Николая ожидала радость: вопреки предсказаниям лифтера, дом комиссия приняла, и он в тот же день перевез Наталью с Аленкой из своей гостиничной комнаты в квартиру.