Он что-то продолжал рвано шептать, но я уже практически не слушала. Я ушла в ощущения. В эти безумные, потрясающие ощущения, что затягивали мое тело, разум — меня всю, как воронка моего личного торнадо.

— Не могу… Вижу и хочу… — вновь шепот.

И вот уже лифчик исчез, а его место заняли его ладони. Я уперлась руками в дверь и чуть шире расставила ноги чтобы сохранить равновесие, которое стремительно покидало меня.

— Никого так…ни с кем… — доносилось до меня.

И джинсы вместе с трусиками уже на полу. А его пальцы проходятся по животу и ниже, накрывая меня, заставляя прогнуться в пояснице.

Невольный стон, что срывается с моих губ, нарушает тишину квартиры, разбавляя наше тяжелое дыхание.

Он резко прижимается ко мне сзади, рывком, заставляя почувствовать, насколько он возбужден. Отстраняется, скидывает с себя последний предмет одежды. А после чуть тянет на себя и входит, медленно, очень медленно. Замирает. Прижимается ко мне, целует в плечо. Я слышу, как резко втягивает воздух носом, ощущаю как колотится его сердце, а потом он начинает двигаться. Все быстрее и быстрее, наращивая темп, заставляя ломать ногти о дверь, кусать до крови губы, сжимать веки до полной потери зрения. Казалось, через это действие и он, и я выплескиваем всё накопившееся за такое короткое время нашего знакомства: мои обиды, его злость, мое недоверие, его раскаяние.

— Давай, малыш…. Ну же…давай, — хрипит он, вколачиваясь в меня на космической, адовой скорости.

Почувствовала, как он увеличился во мне до каких-то гигантских размеров, ощутила его руку между моих ног, а потом… взрыв. Мощный, разрушающий до основания, лишающий разума, лишающий человечности, превращающий в животное. Дикое, сумасшедшее животное, существование которого строится исключительно на одной эмоции, на одном желании.

Я слышала его хрип, я слышала свой крик, я чувствовала как трясет его и ломает меня.

И вот Богдан покидает мое тело. Все еще подрагивающую, поворачивает к себе и целует искусанные губы. Нежным, мягким поцелуем. Будто извиняется или благодарит.

— Ты как, малыш?

Я несмело улыбаюсь, выходит так себе.

— Мне кажется, я теперь знаю, что такое астральное тело.

Он тихо смеется.

— Так, идем в душ. И я в аптеку. Мы опять не предохранялись. С тобой опасно иметь дело, Швед, — и легонько щелкнул по носу.

— Это почему еще? — притворно возмутилась.

— Память теряю, презервативы исчезают из головы, как априори.

Я засмеялась.

— А ты их разложи по периметру.

Оттолкнулась от двери и пошла в сторону ванной.

— Ага. То-то домработница обрадуется — столько воздушных шаров мне надует — закачаешься, — заржал.

— Воздушных шаров? — остановилась на полпути и недоуменно посмотрела на Богдана.

— Ага. Ей далеко «ЗА». Я не уверен, что в ее бытность в принципе были гондоны.

— Ладно, пожалеем твою домработницу. На неделе схожу к гинекологу. Таблетки пусть пропишет, — кинула, обозначая тем самым, что Макаров прощен за свой неудачный дебют в амплуа трагикомичного героя. И признаваясь самой себе, что сейчас я не готова его оставить, пока не готова.

Богдан обхватил меня за талию, притянул к себе и куда-то в район макушки глухо пробормотал:

— Ты чудо! Я тебе говорил?

— Теперь да, — улыбнулась, высвободилась из его объятий и скрылась за дверью ванной.

И как так закрутилось? Как так получилось, что Женя поселилась на подкорке мозга и отказывалась оттуда уходить? И не просто отказывалась, а день за днем укрепляла свои позиции.

Уже пошел второй месяц, как они встречаются. У окружающих давно возникли вопросы к нему. Но Богдан никому и ничего не объяснял. Выглядело странно. Выглядело глупо. Но, что он мог поделать? Макаров давно хотел плюнуть на ее условия. Пытался уговорить перестать прятаться по кустам и все-таки объявить всем об их отношениях. Но Швед была категорически против.

— Дан, счастье любит тишину, — спокойно возражала она, выводя пальчиком узорчики на его груди.

А ему вот вдруг всего этого стало мало. Ему хотелось большего. Хотелось ходить с ней на тусовки и в гости к друзьям. Хотелось вместе обедать в дурацкой столовке на перерыве. Хотелось, чтобы она иногда появлялась на его тренировках, а после игры целовать ее при всех, не прячась. Да много этого «хотелось». Но Женя каждый раз отвечала отказом на все его поползновения в этом направлении.

Макарова все это бесило. Он перестал ходить на вечеринки и в клубы, потому что каждую свободную минуту старался проводить с Женькой. А минут этих у него было в обрез. Учеба, практика, тренировки, первенство «Алтея» — все это каруселью мчалось изо дня в день, затягивая его.

Но Женя не жаловалась. Ни на что и никогда. Порой ему казалось, что она равнодушна к нему. Двоякое ощущение все больше и больше крепло в нем: вроде она его и с ним, а вроде чужая и далекая. Она не задавала лишних вопросов, но и его не впускала в свою жизнь. Нет-нет, в сексе у них был полный порядок. Даже больше. Женька оказалась прекрасной ученицей и в каких-то моментах превзошла учителя. А еще она на редкость забавная и веселая девчонка. С ней было всегда интересно и в постели, и вне ее. А подколки несносной Швед порой сбивали с толку — Богдан никогда не мог со сто процентной уверенностью сказать, шутит Женька или говорит всерьез.

Его такой тупой план — а теперь он в этом точно уверен — он по понятным причинам сдал в утиль. Теперь он следил, чтобы Женю никто не обидел. Напрягался, если она была чем-то озадачена или хмурилась. О том, что у них все может закончится Макаров не думал. Ему было неприятно об этом размышлять. Но даже, если это случится, он мог точно сказать, что не сделает ничего такого, что заставит ее переживать.

Он не хотел давать определение этим чувствам. Женька это называла дружеский секс. А Богдана эта фразочка резала по ушам.

Парни по началу докапывались, что, да как со Швед, а потом в виду отсутствия какой-либо информации просто отстали. Их удивлял игнор Макарова всех сборищ, включая бильярд, но и тут он прикрылся практикой.

И только Ливанова, мать ее итить, доставляла ему головную боль. Он мог ее отшить, жестко послать. Но зная Милану, она начнет копать. Женя этого не хотела, а значит не будет этого. И он держал Ливанову на расстоянии вытянутой руки — той не привыкать. Но она стала в последнее время очень активной. И это раздражало парня. Его стала бесить эта ситуация в целом. Замес жесткий. Однако, Богдан готов терпеть. Только ради Женьки, только ради нее одной. Но Макаров понимал на долго его не хватит. Он медленно и верно занимается саморазрушением. Изо дня в день эта игра в Джеймса Бонда дается ему все тяжелее и тяжелее.

За этот гребанный месяц он всего лишь пару раз смог выкурить Женю из дома, и то под покровом ночи, и уж совершенно точно не туда, где они могли бы встретить хоть кого-то из знакомых. А на днях он еле-еле смог затащить Женю в клуб. В прямом смысле затащить.