И этот завет любимого вождя, достойно их оценившего, татары свято хранят до сих пор, и из уст в уста переходят среди них сказания о минувшей године турецкой войны 1829 года.

Азиатские ополчения, легко уступающие победу, еще с большей легкостью возникают, так сказать, из своих развалин. И легковерие умов, и общий воинственный склад жизни восточных народов, и, наконец, самая пылкость их и прирожденная храбрость – все служит могущественным двигателем для того, чтобы в несколько дней явилась сильная и хорошо вооруженная армия там, где ее вовсе не было. Так в Азии было всегда, так было и теперь, когда Паскевич силой обстоятельств вынужден был отказаться от Трапезундского похода и возвратился в Арзерум.

Подобно волнам, стремящимся залить след пронесшегося корабля, лазы со всех сторон спешили на путь отступления Паскевича и как бы заметали следы грозного нашествия русского войска. Но главнокомандующий был убежден, что позднее время года не позволит им начать военных действий, и мало-помалу стал распускать войска на зимние квартиры. Последнее обстоятельство, в связи с неудачной экспедицией Сакена и возвращением самого Паскевича, пробудило в неприятеле новые надежды и дало повод к различным толкам и слухам. Из края в край быстро пронеслась весть, что русские оставляют Арзерум, и общим отголоском было единодушное мнение, что пришел час, когда мусульмане должны восстать поголовно и, прикрытые победным знаменем пророка, исторгнуть наконец этот губительный меч, ниспосланный на них, как небесная кара, из рук страшных гяуров.

Воодушевлению народа много способствовал и удачный выбор нового сераскира, отличавшегося не только военными дарованиями, а, что еще было важно, твердой, настойчивой волей. Сам уроженец Трапезундского пашалыка, он принадлежал к воинственному племени лазов и сумел приобрести огромное влияние на своих соотчичей, которые целыми селениями и городами шли под его знамена. Его обаяние распространилось и на соседний Муш, и на далекий Ван, и целые толпы курдов ринулись на занятые русскими земли. Начальники разнородных племен, дотоле несогласные в своих политических взглядах, теперь соединялись и действовали единодушно. Куртинцы, лазы, аджарцы, кобулетцы были заодно. Между тем из остатков разбитых войск быстро формировалась регулярная армия, общую численность которой полагали в восемнадцать тысяч пехоты и конницы. Сильные авангарды, выдвинутые к стороне Арзерума, занимали Бейбурт и Килкит-Чифтлик, а главные силы стояли в Гюмюш-Хане, поджидая артиллерию, которую везли из Константинополя морем.

Первые сведения о сборах неприятеля главнокомандующий получил 9 сентября, когда русский корпус был сгруппирован возле Арзерума. Главные силы его стояли в самом городе: на двух главнейших путях к Трапезунду расположились авангарды Муравьева и князя Голицына, а для связи между ними, несколько сзади, стоял особый небольшой отряд из двух батальонов пехоты и полка кавалерии при двух конных орудиях. Деревня Кюли, прикрывающая Арзерум с юга, также была занята одним батальоном.

Пользуясь временным затишьем, Паскевич спешил заготовить на зиму продовольствие и потому для сбора реквизиционного хлеба отправил в покорный нам Терджанский санджак особую колонну из шести рот сорок второго егерского полка при четырех орудиях под командой полковника Миклашевского. Но Терджанский санджак был уже занят неприятелем. Здесь собрались делибаши, гайты, курды и арнауты, к которым присоединились и местные жители, под предводительством изгнанного нами правителя санджака, Махмуд-бека. Таким образом, составилось скопище в пять-шесть тысяч человек, и 10 сентября слабый отряд Миклашевского неожиданно был атакован на пути к деревне Пекеридж. На помощь к Миклашевскому быстро прибыл из Аш-Калы Муравьев с гренадерской бригадой, и турки отступили. Войска заняли Пекеридж и преследовали неприятеля до самой деревни Пун, издавна служившей резиденцией терджанских правителей. Селение было взято и дом Махмуд-бека разрушен до основания. В это время пронесся слух, что сам сераскир со всеми силами идет на Аш-Калу, с целью прорваться к Арзеруму, и Муравьев со своей бригадой вынужден был спешить назад, чтобы заградить неприятелю путь. Махмуд-бек тотчас же воспользовался удобной минутой, потеснил бывший перед ним слабый передовой отряд и занял 15 сентября опять Пекеридж. Миклашевский в ту же ночь сделал на него нападение, снова овладел селением и взял у неприятеля знамя. Но на рассвете шесть тысяч турок уже стояли вокруг Пекериджа, отрезав Миклашевскому все пути к отступлению, и отряд очутился в блокаде. Опять на выручку явился Муравьев, и, под его покровительством, егеря отошли в Аш-Калу. Таким образом, задача отряда – сбор реквизиционного хлеба – не была исполнена. Но о реквизициях теперь уже нечего было и думать.

20 сентября Паскевич получил известие, что султан прислал настоятельный фирман, требовавший овладеть Арзерумом, и что артиллерия, которую ждали в Гюмюш-Хане, прибыла из Константинополя. Во всех турецких лагерях шли деятельные приготовления к походу. Сам сераскир переехал в Бейбурт, чтобы быть ближе к начинающимся военным действиям. Его прокламации, обращенные к жителям, читались в городах и селах, в мечетях и на площадях; а между тем делибаши стали появляться уже под самым Мегмансуром, где стоял авангард князя Голицына.

Это необыкновенное возбуждение турок заставило Паскевича отказаться от намерения распустить войска на зимние квартиры. Нужно было, напротив, воспользоваться сбором их, чтобы разрушить замыслы неприятеля, иначе подобное положение дел не могло обещать спокойствия в завоеванном крае и для охраны Арзерума пришлось бы оставить почти весь действующий корпус. Пример Ахалцихе, осажденного в глубокую зиму, научил Паскевича быть осторожным и не слишком доверяться затишью зимних квартир.

Не теряя времени, главнокомандующий решился сам открыть наступательные действия и начать их вторичным походом к Бейбурту. Сборы к выступлению, конечно, тотчас же были замечены, и гонцы поскакали к сераскиру с известием, что русские уходят. Все мысли были настроены так, что другого исхода никто не хотел допустить, и тем полнее было разочарование, когда увидели, что русские идут не назад, а прямо к Бейбурту. Все замерло в тревожном ожидании: что будет?

Между тем, выступив из Арзерума и имея во главе Мегмансурский отряд князя Голицына, главные силы 26 сентября прибыли в Мис-Майдан, как турки называют медные заводы, лежащие в двух часах пути от Бейбурта. Здесь присоединился к ним Муравьев, пришедший от Аш-Калы со своей гренадерской бригадой. Он встретил на дороге большой купеческий караван, следовавший в Персию, под прикрытием турецкого конвоя, и привел его с собой к Паскевичу. Главнокомандующий сам допрашивал пленных, но показания их были настолько противоречивы, что основываться на них не было никакой возможности; одни говорили, что в Бейбурте находится не более пяти тысяч войск и при них три небольшие пушки на арбах; другие утверждали, напротив, что неприятель имеет не менее пятнадцати тысяч и десять больших медных орудий. Ни угрозами, ни деньгами нельзя было выпытать истины. Все, что они показывали согласно, – это то, что Бейбурт обнесен новыми шанцами и имеет несколько батарей, окопанных глубокими рвами.