Он знал, что Имоджин ушла в свою спальню, чтобы читать дневник Люси. Если там есть ответы на вопросы, которые мучили ее, она их узнает.

Из сказанного Горацией Маттиас сделал вывод, что Люси не была таким уж преданным другом. Было очевидно, что доброта леди Ваннек имела какую-то тайную подоплеку. Маттиас успокоил себя, что самое худшее, с чем Имоджин может столкнуться во время чтения, это некоторые неприятные вещи о Люси.

Но он знал, что лжет самому себе. Правда о Люси — далеко не самое худшее, что может всплыть.

Самое худшее заключается в том, что Имоджин узнает правду о нем.

Некоторое время Маттиас колебался, но затем понял, что больше не может ждать. Зловещая тишина в смежной комнате, похоже, была способна свести его с ума. Он отбросил одеяло и встал с кровати. Конечно же, он поступил как глупец. Возможно, еще не поздно поправить дело.

Он отыскал халат, попытался было просунуть раненую руку в рукав, но, не сумев, набросил его на плечи наподобие накидки и направился к двери.

Затаив дыхание, он некоторое время прислушивался, затем открыл дверь.

Он испытал горечь сожаления, когда увидел Имоджин, сидящую в кресле у окна. Раскрытый дневник Люси лежал переплетом вверх у нее на коленях. Маттиас понял без слов, что его подозрения относительно сведений, содержащихся в дневнике, оправдались. Он стоял с покорной обреченностью, сжимая дверную ручку.

— Имоджин!

Она повернулась к нему. По ее щекам катились слезы.

— В чем дело? — прошептал он.

— У Люси был любовный роман. — Голос ее прервался, она всхлипнула. — Конечно, в этом нет ничего удивительного, если учесть ее несчастливый брак. И я не осуждаю ее за то, что она пыталась найти утешение на стороне… Честное слово, не осуждаю… Только… Маттиас, зачем она использовала для этого меня? Я думала, что она мне друг.

Маттиас почувствовал спазм в желудке. Он предполагал, что будет что-нибудь вроде этого.

— Люси использовала тебя?

— Оказывается, поэтому-то она и пригласила меня к себе три года назад. — Имоджин промокнула платочком глаза. — Это была единственная причина, почему она хотела меня видеть в Лондоне. Она надеялась, что в этом случае Ваннек не узнает о ее романе. Если бы он узнал, он мог бы лишить ее наследства, и она боялась этого… Или отправил бы в деревню… Он и без того был зол на Люси за то, что она не родила ему наследника.

Маттиас медленно подошел к Имоджин.

— Понимаю.

— Люси пишет, что она терпеть не может прикосновений Ваннека к ней. Она вышла за него лишь из-за титула и денег. — Имоджин покачала головой, словно не могла до конца осознать то, что вычитала. — Она очень откровенно пишет обо всем.

Маттиас остановился рядом с Имоджин. Он не проронил ни слова.

— Она решила, что, если я буду ее постоянным компаньоном в городе, Ваннек станет думать, что объектом страсти ее любовника являюсь я.

Все частички одной несложной загадки встали на место.

— Аластер Дрейк, — произнес Маттиас.

— Что? — Сморкаясь, Имоджин бросила взгляд на Маттиаса. — Ах да… Конечно же, Аластер… Он был ее любовником. Люси страстно любила его… Она пишет" что собиралась бежать с ним, что хотела с ним видеться как можно чаще.

— И благодаря тебе имела возможность проводить время с Дрейком, не возбуждая подозрений Ваннека, — полуутвердительно сказал Маттиас.

— Да. — Имоджин вытерла глаза ребром ладони. — Аластер был в сговоре с ней и делал вид, что я и есть та леди, к которой он стремится сердцем… Ваннек и все остальные, в том числе и я сама, верили ему. Он очень убедительно играл. Одно время я даже считала… Ах, да какое значение теперь это имеет!

— Я очень сожалею, что ты узнала таким образом правду.

— Не кори себя за это, Маттиас. Ты не мог знать, что именно я обнаружу в дневнике Люси. — Она грустно улыбнулась. — Я вынуждена сделать вывод, что ты прав. Похоже, я действительно во многих отношениях слишком наивна… И легковерна.

— Имоджин…

— Просто удивительно! Когда я была рядом с Аластером, мне и в голову не приходило, что он влюблен в Люси. Я и предположить не могла, что он использует меня, чтобы встречаться с ней и открыто, и тайно! Теперь понятно, почему Люси была в таком отличном настроении, когда мы ходили куда-нибудь втроем.

— Сожалею, — прошептал Маттиас.

Никаких других слов в эту минуту он найти не мог. Он осторожно поднял ее с кресла.

— Маттиас, ну как я могла быть такой глупой? — Имоджин прислонила голову к его груди. — Люси такие недобрые вещи написала обо мне… Она насмехалась надо мной… Выходит, я совсем не знала ее.

Маттиас не ведал, какими словами успокоить Имоджин. Обняв ее, он молча смотрел в темное окно.

Он спросил себя, может быть, у него и в самом деле слабые нервы. Или же отчаяние, от которого у него все заледенело внутри было той ценой, которую он заплатил за то, что растоптал нежный невинный цветок?

Двумя днями позже Имоджин мерила шагами маленькую гостиную Горации, держа в руке чашку с чаем.

— Я до сих пор не могу прийти в себя из-за того, что так ошибалась в Люси.

— Я знаю, что ты не любишь, когда плохо говорят о ней. — Сидя на диване, Горация озабоченно наблюдала за Имоджин. — Ты считала ее своим другом, а тех, к кому ты хорошо относишься, всегда видишь в розовом свете.

— Она действительно была моей подругой. — Имоджин остановилась перед окном и некоторое время смотрела на улицу. — Она была добра ко мне, когда мы жили по соседству в Аппер-Стиклфорде.

— Это ты была добра к ней. Ты всегда приглашала ее остаться на ночь.

— Она дарила мне свои платья.

— После того как они выходили из моды, — пробубнила Горация.

— Мода не важна в Аппер-Стиклфорде.

— Для Люси она была важна.

Имоджин пропустила мимо ушей реплику тети.

— Она часто приезжала навестить меня и посидеть за чашечкой чая после смерти моих родителей.

— Она навещала тебя, потому что изнывала от скуки. Жизнь в деревне ей была не по вкусу.

— Мы говорили с ней о древнем Замаре.

— Ты говорила… Подозреваю, что Люси только притворялась, что ее интересует Замар.

Имоджин повернулась столь резко, что чашка звякнула о блюдце.

— Почему ты так говоришь? Горация тяжело вздохнула:

— Я согласна допустить, что твою Люси знала не очень хорошо, но то, что я знала, отнюдь не располагало к этой женщине.

— Сплетни! — заявила Имоджин. — Ничего, кроме сплетен.

— Прошу прощения, дорогая, но все говорит о том, что она была эгоистична, своенравна, безрассудна и обладала эксцентричным, непредсказуемым нравом.