Держал Богатырев бумажный листок в руке, перечитывал написанное на десятый раз, и первая мысль была — кинуться следом, разыскать, вернуть… Но не кинулся. Мучился, переживал, не находя себе места, но твердо держался принятого решения: вычеркнуть солдата Евгешку и позабыть. Позабыть не смог, но вычеркнуть — вычеркнул.

В дивизии между тем началось невиданное сокращение, и выбор офицерам оставляли небогатый: либо на гражданку, либо туда, куда Макар телят не гонял. Богатырев выбрал последнее.

И поехал.

* * *

Окна офицерского общежития выходили на плац, обставленный по всему периметру фанерными плакатами, за плацем — спортивный городок, а дальше — серые, приземистые склады и вправо от них — автопарк. Все, как везде, как в других гарнизонах, но что-то неуловимо настораживало, и поначалу Богатырев никак не мог понять — что? Стоял у окна своей маленькой комнатки, еще не открыв чемодан и не разложив вещи, смотрел и никак не мог избавиться от неясной тревоги, навалившейся на него сразу же, как только прошел через КПП к своему новому месту службы. Военный городок мотострелкового полка, обнесенный высоким забором из бетонных плит, располагался в ста километрах от столицы братской республики, в низине, неподалеку от автотрассы. Вокруг синели горы, над ними — чистое, без облачка, небо и палящий круг солнца. На календаре была середина сентября, но жара давила под тридцать, и абрикосы, которые вызрели прямо за бетонным забором, прогреваясь до самых косточек, лопались от сока. Богатырев, когда подходил к КПП, не удержался, сорвал несколько штук и до сих пор еще ощущал во рту сладко-вяжущий вкус.

Продолжал смотреть на плац, и вдруг осенило — он же безлюден! Как будто вывели весь личный состав за бетонный забор, оставив только часовых на вышках да дежурных на КПП.

В это время дверь его комнаты без стука распахнулась.

— Ну а вот и наш комбат! Давай, капитан, знакомиться! — Стоял на пороге с большим железным тазом, в который горой были навалены абрикосы, молодой, красивый мужик в рубашке защитного цвета без погон и в легких тренировочных штанах. Не дожидаясь приглашения, прошел в комнату и поставил таз посредине стола. — Разрешите представиться — капитан Дурыгин, командир первого батальона, прошу любить и жаловать. Сейчас ребята подойдут, отметить надо, за знакомство. Да и событие. За пять месяцев первый офицер сюда служить приехал. Остальные — отсюда. И за какие заслуги тебя сплавили?

— Не доложили, отшутился Богатырев и тоже представился, протянув руку.

— Эт точно. Нашему брату не докладывают. Откуда?

— Из Подмосковья.

— Ну и как там, в столице?

— По-всякому.

— И у нас бардак. Зря ты сюда прикатил, отвертеться надо было. Не слышал разве? «Братья» в городе уже третью неделю митингуют, скоро на абордаж сюда двинут. Семейный? Это хорошо, что без «прицепа». Легче бежать будет.

— А что — побежим?

— Как пить дать. Ну, где они там, умерли, что ли?! Подожди минуту… — Дурыгин ушел, но скоро вернулся с двухлитровой банкой и тоже поставил ее посредине стола, рядом с тазом. — Поехали, капитан? Коньячный спирт — рекомендую. От сорока болезней и от перестройки — первое лекарство.

Веселый, неунывающий мужик он был, этот Дурыгин. Пил, не хмелея, говорил, не умолкая, и задорно хохотал, показывая крепкие белые зубы. Через некоторое время еще раз выбежал из комнаты, вернулся и сообщил:

— Служба, Коля, превыше пьянки. Я им, конечно, соболезную искренне, но… господа офицеры-товарищи вохровцы[7] решили заступить па пост. Давай за тебя, за твое производство в вохровцы.

— Не понял.

— Докладываю. В связи с недокомлектом личного состава караульную службу несут все офицеры штаба полка, а также взводные, ротные и мы с тобой, грешные. Завтра в караул заступаем. Ты на одной вышке, а я на соседней. Два капитана! Читал такую книжку?

Коньячный спирт брал свое. Богатырев начал хмелеть и, когда это почувствовал, отодвинул стакан в сторону. Навалился на абрикосы. Дурыгин его не упрашивал продолжить и с успехом, по-прежнему равномерно, пил один. Ерничал, рассказывая о местной службе, и между делом, между шуточками, нарисовал Богатыреву довольно четкую картину происходящего, подводя итог одним коротким словом, которое он выплевывал, как косточку от абрикоса:

— Бардак!

Он почти не хмелел, только взгляд становился медленным и тяжелым. Вдруг отодвинулся от стола и предостерегающе поднял руку:

— Слышишь?

— Нет. А что?

— Слышишь?

— Да что?

— Держава, Коля, за спиной трещит. По всем швам. Знаешь, как здесь слышно…

И затрещало. Правда, уже поздно ночью, когда Дурыгин ушел, а Богатырев давно спал.

* * *

— Придержи за плечи. Сразу, по команде. Р-раз! — Выдернул штырь из дерева. — Теперь спускаем. Легче, легче. Положили. Бегом в санчасть, носилки — и сюда.

Солдат, который поднимался с ним на вышку, убежал. Второй растерянно топтался на месте, не сводя глаз с раненого.

— Как фамилия?

— Кузин, товарищ капитан.

— Стой здесь, Кузин. Если что — бей на поражение, без всяких предупредительных.

— Так нечем стрелять-то…

— А здесь что — конфеты?! — Богатырев ткнул пальцем в автоматный рожок.

— Холостые… Сначала двадцать семь холостых, а потом три боевых. Так приказано.

Богатырев выругался и поднялся на вышку. Автомата, с которым на посту стоял часовой, там не было. «Спал, сукин сын!»

— Товарищ капитан, автомат увели? — спросил снизу Кузин.

— Вам оставили! Когда проснетесь — принесут!

— А как не уснуть, рассудительно возразил Кузин. — Скоро уж месяц как из караулов не вылезаем. Эй, давай носилки сюда!

Часового уложили, понесли. Блестящий металлический штырь, по-прежнему торчавший в плече солдатика, холодно поблескивал, отражая свет фонаря. Богатырев поставил на пост Кузина, сам побежал к КПП. Скоро там, запаленно дыша, появился и Дурыгин. Сердито сплюнул и сообщил:

— Ушли, сволочи. На двух машинах были. Но одного, похоже, зацепили, кровь, как с барана, видно, что волоком тащили… Так, давай теперь рисовать картину.

Картина получалась дрянная. Часовой на вышке за автопарком уснул, нападавшие поднялись на бетонную плиту, перерезали колючку, пригвоздили штырем солдатика, забрали автомат и перелезли обратно. Видно, вошли во вкус и решили удачный прием повторить еще раз, уже на другой вышке. Но там стоял прапорщик, и хотя он наверняка тоже дремал, но только в половину глаза, а еще, как выяснилось, патроны в рожок его автомата заряжены были в обратном порядке и в ином количестве: сначала пятнадцать боевых, а затем пятнадцать холостых.

— Какой идиот придумал выставлять людей на пост с холостыми?! — не удержался Богатырев.

— Во избежание эксцессов с местным населением и учитывая большую вероятность провокационных действий, велено, доложу я вам, товарищ капитан, снаряжать