глаза были сейчас умудреннее и грустнее, чем когда-либо. Но сказал он только:

– Чтоб мне лопнуть! Этот папаша мне не нужен.

Миссис Шрайбер подошла к мальчику, обняла его и заплакала.

Но миссис Харрис, все иллюзии и мечты которой только что рухнули, не могла даже плакать.

21

Разум миссис Харрис так ужасно подвел ее, заставив поверить, что Кентукки Клейборн примет потерянное чадо в распростертые объятия и немедленно переменится к лучшему – будет впредь источником добра и света; но теперь разум был милосерден к ней и как бы выключился. Он позволил ей дойти до своей комнаты, переодеться в ночную рубашку и лечь в постель – а затем наступило оцепенение, не давая ей думать о происшедшем. Иначе она вряд ли перенесла бы унижение и крушение надежд на хорошую жизнь для мальчика. Она лежала, не смыкая глаз – но просто смотрела в потолок, ничего не видя, не слыша и не говоря.

Найдя ее в таком состоянии, миссис Баттерфилд завопила так, что миссис Шрайбер бегом примчалась на кухню.

– Что-то страшное стряслось с Адой, мадам! – выговорила толстуха, когда хозяйка смогла немного успокоить ее. – Что-то ужасное! Она лежит, словно бы и не живая почти, и не говорит ничего!

Миссис Шрайбер посмотрела на закрытую одеялами фигурку в постели – сейчас, когда неукротимый дух не осенял ее, она казалась совсем маленькой и хрупкой, – дважды безуспешно попыталась привести ее в чувство, а когда ничего не вышло, кинулась за мужем и позвонила своему врачу.

Доктор Джонс прибыл, поколдовал немного и вышел к Шрайберам.

– Эта женщина перенесла тяжелый шок, – сообщил он. – Вам что-нибудь об этом известно?

– Уж кому-кому… – пробормотал мистер Шрайбер и изложил доктору случившееся, особенно подробно описав поведение недостойного папаши.

– Понятно, – кивнул врач. – Н-ну что же, придется просто подождать. Иногда вот таким образом природа помогает нам сносить непереносимое. Впрочем, по-моему, у нее неплохой запас жизненных сил, и я полагаю, вскоре она начнет понемногу выходить из этого состояния.

Однако прошла целая неделя, прежде чем окутавший миссис Харрис туман начал рассеиваться. А помощь в этом пришла с несколько неожиданной стороны.

Шрайберы уже едва могли выносить ожидание, поскольку за время болезни миссис Харрис случилось нечто важное – нечто такое, что, как они были уверены, быстро улучшит состояние больной; вот только сначала надо было привести ее в себя, чтобы она могла услышать и понять новости.

А началось все с телефонного звонка в один прекрасный день перед обедом. Трубку сняла миссис Шрайбер; мистер Шрайбер тоже был дома – его офис был не очень далеко от дома, и он обычно приходил к обеду. Звонил мужчина – явно британец с прекрасными манерами.

– Прошу прощения, – сказал звонивший, – могу ли я попросить к аппарату миссис Аду Харрис?

– О господи! Боюсь, не получится, – отвечала миссис Шрайбер. – Видите ли, она больна. Простите, а кто ее спрашивает?

– О господи! – эхом отозвался мужской голос. – Вы говорите, больна?.. Это Бэйсуотер, Джон Бэйсуотер из Бэйсуотера, Лондон. Надеюсь, ничего опасного?

– Это какой-то Бэйсуотер спрашивает миссис Харрис, – пояснила миссис Шрайбер мужу, прикрыв рукой трубку, а в трубку сказала: – Простите, вы ее друг?

– Я полагаю, что могу так назвать себя, – отвечал мистер Бэйсуотер. – Она просила позвонить ей, когда я буду в Нью-Йорке. Думаю, известие о ее болезни встревожит моего нанимателя, маркиза де Шассань – посла Франции. Я его личный шофер.

Миссис Шрайбер вспомнила собеседника и, опять прикрыв трубку, пересказала все супругу.

– Так пусть зайдет, – кивнул мистер Шрайбер. – Вреда от того не будет, а то еще и на пользу пойдет, заранее не скажешь. Проси.

Двадцать минут спустя мистер Бэйсуотер в элегантной габардиновой униформе, с фуражкой на отлете, появился на пороге Шрайберов и был немедля препровожден в комнату болящей. Миссис Баттерфилд, с самого начала болезни подруги почти непрерывно всхлипывающая, следовала за ним.

Миссис Харрис к этому времени могла сама есть – пила чай и ела хлеб с маслом или печенье, как будто не замечая того, что делает, и явно даже не узнавая окружающих.

А мистера Бэйсуотера привела в Нью-Йорк серьезная озабоченность: уже несколько дней в мягком гуле двигателя «роллс-ройса» ему слышался какой-то странный шум; нечуткое постороннее ухо могло бы и не заметить его, но для мистера Бэйсуотера он звучал как гром в летнюю грозу и буквально приводил в исступление. Для него была невыносима самая мысль о том, что что-то может случиться с «роллсом» – да еще с тем, который он имел честь и удовольствие лично выбрать и опробовать!

Все его умение, многолетний опыт и инстинкты шофера божьей милостью не позволили ему самому отыскать причину или хотя бы место неполадки, и оттого не было ему покоя. Поэтому он и пригнал машину в Нью-Йорк для более тщательного осмотра, с разборкой на сервисной станции «Роллс-Ройс». Он только что поставил лимузин в их гараж и надеялся, что беседа с миссис Харрис отвлечет его от мыслей о своей некомпетентности.

Но сейчас, когда он увидел бледный призрак, оставшийся от крепенькой бодрой женщины, увидел, как посерели и втянулись некогда румяные щечки-яблочки, как затуманились прежде веселые бойкие глазки, – все мысли о злополучных шумах в двигателе мгновенно оставили его, и впервые за много лет он ощутил необычную боль в сердце. Подойдя к постели, он осторожно присел и, явно сразу позабыв о присутствии Шрайберов и миссис Баттерфилд, взял руку больной в свою и проговорил, сбиваясь, как обычно от волнения, на кокнийский говорок:

– Ну, ну, Ада, что это такое? Не годится так-то. Что случилось, а?..

То ли знакомый выговор с проглатываемыми звуками, то ли что-то еще – что-то проникло сквозь окутавший миссис Харрис туман. Она приподняла голову и, увидев озабоченное лицо, вьющиеся седые волосы, почти патрицианский нос и тонкие губы, вымолвила слабым голосом:

– Привет, Джон. Каким ветром к нам?..

– Да я по работе, – ответил Бэйсуотер. – Вы сказали звонить вам, если буду в Нью-Йорке. Ну вот я и приехал, а мне тут и говорят, что с вами неладно. Что случилось-то?

Услышав их беседу, все прочие бросились к больной.

– О Ада, слава богу, тебе лучше! – кричала миссис Баттерфилд.

– Миссис Харрис, как чудесно! – восклицала миссис Шрайбер. – Ведь вам лучше, правда? Лучше?

А ее муж повторял:

– Миссис Харрис! Миссис Харрис! Послушайте! Послушайте, прошу вас! У нас для вас есть чудесные новости!..

Вид и голос мистера Бэйсуотера действительно помогли миссис Харрис прийти в себя – она вспомнила замечательную поездку с ним из Вашингтона в Нью-Йорк и еще более замечательную остановку в знаменитом придорожном ресторане,