Кате тоже ужасно хотелось есть – целый день она работала, можно сказать, не покладая рук… и языка.

– Слушай, давай ко мне? – вдруг предложила она. – Мама наверняка что-нибудь приготовила.

– Идея – класс, – одобрила Вика. – А я вас не объем?

– Обижаешь.

– Ладно, действительно хорошо придумала. Курить будешь?

Катя не курила уже очень давно, с самой выписки из больницы, когда мама взяла ее под свою опеку. Курить ее научила подруга Наталья – для пользы дела, когда Кате пришлось участвовать в разработке в качестве подсадной утки и она должна была сыграть этакую прожженную стерву[7]. Курение для нее началось как своего рода игра, однако Катя неожиданно быстро втянулась в эту вредную привычку. И даже покуривала в больнице – разумеется, уже пойдя на поправку. Курила втихомолку и от врачей, и от мамы. И сейчас она с благодарностью взяла сигарету.

– Давай присядем где-нибудь, что ли, – предложила Вика, – ноги не держат.

– Тут недалеко скамейка есть, – сказала Катя, – моя любимая.

– Вот и покурим на любимой скамейке, и поговорим. – Вика щелкнула зажигалкой, и Катя с дымящейся сигаретой в руке пошла по тропинке вперед, показывая дорогу.

Как, оказывается, это вкусно – первая затяжка после долгого перерыва! Сигареты были легкие, так называемые дамские, и с ментолом, как она любила. Катя выдохнула дым и отодвинула рукой ветку.

– Пришли, – сообщила она.

На зеленой скамейке под платаном уже кто-то сидел. Увидеть сидящего Катя с Викой сразу не смогли – фигуру загораживало мощное дерево – и поэтому столкнулись, что называется, нос к носу. На скамейке, расслабленно откинувшись на спинку, сидела Ирина Сергеевна и курила. Выражение лица у мамы было задумчивое и грустное. При появлении дочери она поперхнулась дымом и попыталась спрятать сигарету. Кате скрываться тоже было уже поздно. Несколько секунд они остолбенело таращились друг на друга, потом Ирина Сергеевна махнула рукой:

– Все. Спектакль окончен. Все тайное рано или поздно становится явным! Но я не думала, что ты тоже начнешь. Во всяком случае я тебе дурной пример не подавала.

Вика с удивлением смотрела то на одну, то на другую, однако быстро все поняла и захохотала:

– Ну, девушки, ну насмешили! Что, мама до сих пор не знала, что ты куришь?

– Оказывается, я тоже кое-чего не знала, – парировала Катя.

– Я честно пыталась бросить, – оправдывалась Ирина Сергеевна. – На отдыхе, например, ни разу… Даже когда одна!

– Я сама бросала раз пятьдесят, – призналась Вика. – И вредно, и убыток, но когда все в кабинет набьются, курят, а ты сидишь, как дура… да еще и дымом дышишь, безо всякого удовольствия, то…

– Мам, ты нас покормишь?

– Конечно, конечно, – засуетилась Ирина Сергеевна, быстро гася сигарету. – Все давно готово. Не знала только, как тебя вытащить…

– Да, мам, познакомься, это Вика, – спохватилась Катя, – наш следователь.

– Ирина.

– Очень приятно.

– Картошку с мясом будете?

– Мы все будем.

Ирина Сергеевна с затаенной грустью смотрела на дочь. Худющая, бледная, курит, да еще и голова небось болит. Правда, глаза живые, блестят… В какой-то момент Катя с сигаретой в руке и горящими глазами очень напомнила ей бывшего, давно умершего мужа, отца ее единственной дочери.

С завидным аппетитом расправившись со всем, что было на столе, Катя и Вика получили в награду по большой чашке чая. Ирина Сергеевна заявила, что пить кофе в таких количествах вредно, особенно если у кое-кого болит голова. Сервировав чай, она деликатно удалилась.

– Господи, каждый бы день так, – мечтательно произнесла Вика, делая большой глоток чая и заедая его свежей плюшкой.

– Каждый день по трупу, что ли? – осведомилась Катя.

– Нет, конечно, типун тебе на язык… Каждый бы день такое обращение! Катерина, мама у тебя – просто клад.

– Версии есть? – нетерпеливо спросила Катя.

– Версий – как грязи. – Вика покачала головой. – Глаза разбегаются, одна другой краше.

– Озвучишь?

– Давай ты сначала по нашим фигурантам пройдешься, – предложила следователь. – А я пока булку доем.

– У меня не густо. Домработница сперва молчала, а потом все-таки призналась, что Валерия Аристарховна была, назовем это так, весьма неравнодушна к мужчинам. Про сейф ничего не слышала, ключей никогда не видела. Елена Аристарховна ей заплатила за три месяца вперед, якобы за уборку, но мне кажется, по другой причине – чтобы Светлана Петровна держала язык за зубами и про события в доме нигде не распространялась. Сестра ее, Валерия, похоже, была нимфоманка не нимфоманка, но что-то вроде того, и Елена не хотела, чтобы этот сор, так сказать, выносили из избы. Ключи от сейфа вчера Людмила Федоровна при нотариусе передала Елене, та спрятала их в сумку, а родная сестра стащила. Наверное, Валерии Аристарховне очень хотелось побыстрее прибрать наследство к рукам. Именно она настояла, чтобы сейф открыли и посмотрели, все ли на месте. Но Елена сейф открыть согласилась, а доставать из него ничего не разрешила. Тем более что у нотариуса оказалась опись того, что в нем лежит. Когда Ариадна Казимировна составляла последнее завещание, она и передала ему список.

– Не узнала, что за мужчина приходил к убитой?

– Домработница не знает, а сестра, возможно, и знала, но не сказала. Светлана Петровна говорит, что Валерия была неравнодушна к мужчинам намного моложе ее самой. Причем в связях была неразборчива. Знаешь, вытащить ключи мог любой. – Катя задумчиво пожала плечами. – Елена просто сунула их в сумку, дверь была не заперта до самой ночи, а она весь день занималась подготовкой к похоронам, в свою комнату не заходила. Так что непонятно, то ли сестра их взяла, то ли другой кто-нибудь, а потом просто подбросил в спальню к покойнице. Может быть, что-то из сейфа хотели забрать. Хотя безнаказанно такое сделать нельзя – нотариус привез полную опись того, что там имелось. Однако у наших милых родственничков от этих сокровищ голова могла пойти кругом, особенно после того, как обнаружилось, что они, и картины, и драгоценности, все-таки не плод воображения покойной Ариадны Казимировны, а в самом деле существуют. Так что взять ключи и по-тихому полезть в подвал мог любой, в том числе и сама Елена Аристарховна. Кроме того, дамочка утверждает, что приняла снотворное и очень крепко спала, поэтому совершенно ничего не слышала. Не думаю, что в спальне у покойной в эту ночь было тихо, но то, что ее сестра ничего не слыхала… весьма сомнительно. Впрочем, стены в доме очень толстые, к тому же везде ковры.

– А сын?

– С Оксаной я утром говорила, но, к сожалению, не спросила, слышала ли она ночью что-нибудь. – Катя сокрушенно покачала головой. – Но, если честно, мне кажется, они и слышать ничего не могли. Их комната в другом крыле, между ней и комнатой покойной коридор и холл с лестницей. Даже если будешь прислушиваться… Странно другое, – вдруг озадачилась Катя. – Почему собаки не лаяли?