— Как тебе сказать? — Вышата сел рядом, на плащ (вот чудеса — земля холодная, уже пристылая от первых морозов, как всегда, ранних в этих широтах, а плащ и сухой, и лежать на нем — весь согреваешься, словно нежишься в теплой ванне у себя дома). — Как тебе сказать, чтобы ты не сильно расстроился? Вот ты мне прежде ответь, какая тебе разница, много ли погибло народу, коли сам ты жив и понимаешь, что спасут тебя, отогреют, исцелят? Разве не это для тебя самое главное, друг мой Виктор?

— Да я-то тут при чем? Я кто? Простой шофер. Сгину я, так невелика и потеря. Дети у меня пристроены, сами на жизнь зарабатывают. Жена моя, конечно… Она сильно переживать станет. Знает ведь, что никого, кроме нее, я никогда не любил, да и она тоже… Всю жизнь вместе, за руки держась, идем, будто иголочка с ниточкой, — улыбнулся Виктор. — Вот что для меня самое главное, простите, не знаю, как вас величать.

— Похвально, — с уважением склонил голову Вышата, — честное сердце, твердая рука, острый ум, преданная душа — вот ты каков. Редко встретишь среди нынешних людей, чтобы вот так, всё нужное и хорошее в одном человеке собралось воедино. Большинство всё под себя норовят сгрести, не разумея, что, чем больше отдадут другим, тем больше и себе получат. Эх люди, люди, все в воробья верят, что в рукаве у них, а синицу в небе и ловить не пытаются. Нет, ты не таков, — пристально посмотрев в глаза Виктору, с удовольствием констатировал старик. — А называй ты меня Вышатой. Во всяком случае, меня все так зовут, и это не вызывает во мне никаких противоречий.

Услышав это странное, прежде никогда им не слышанное имя, Виктор внимательно посмотрел на старика, не болен ли тот, не сбрендил ли, сверзившись с такой высоты и выжив, но увидел, что старик серьезен и в его необыкновенных глазах никогда не было места безумию. Тогда Виктора пронзила насквозь ужасная догадка, он сильно побледнел и тем немало обеспокоил Вышату:

— Эй, да ты что? Ты мне брось! Эдак ты бледнеть повадишься, так всю силу из меня выпьешь, я и до дому не дойду, придется ратникам меня вместе с тобой на руках тащить, а путь к Лечуньям, вишь ты, неблизкий. Дня в три, коли уложимся, считай, повезло нам, — словоохотливо и загадочно выразился Вышата, но Виктор смотрел мимо него, и взгляд его был полон печали.

— Вот, значит, куда после смерти попадаешь… Теперь понятно, что к чему. Умер я, — отрешенно произнес Виктор. — Ну что ж… Жаль, конечно. Выходит, что вы ангел? Поэтому и спрашивали меня о том, как я к смерти отношусь. Ангел… Весь белый… Я и не думал, что ангелы бывают старые, я думал, они, то есть вы, такие, как рисуют вас на иконах: не то баба, не то мужик, глазастые и с крыльями. Серьезные такие…

— Ангел, говоришь? — рассмеялся Вышата. — Эка ты куда махнул! Ну уж нет, ангелов ты просто так не увидишь. Для этого и впрямь совсем помереть нужно. Вот придет твой срок, помрешь, тогда ты много чего увидишь всякого…

— Так разве я… — голос Виктора дрогнул, — разве я живой?

— Живее не бывает, — Вышата взял его за руку. — Чуешь? Ангелы за руки, будь уверен, не хватают. А чтобы не ломал ты голову над тем, кто я, — представлюсь тебе более официально. Ведь ты человек служивый и к чинам уважение имеешь, не так ли? Величают меня Жрецом Света Самосиянного, Главным Стражем Белого города, Волхвователем и Ведуном Изначальным. Еще можно меня называть на кельтский манер — друидом, это у вас модно, и потому я дозволяю, к тому же среди друидов у меня в свое время было много хороших друзей и не меньше славных врагов. Запомнил хоть половину, аль повторить? — хитро улыбнулся Вышата, и от улыбки этой вокруг его васильковых глаз собрались добрые морщинки.

— Мистика какая-то, — пробормотал Виктор. — Вы же с нами в самолете летели?

— Летел, — утвердительно кивнул Вышата. — Я вообще летающий, раньше любил это дело, а теперь стар я уже на такие дела. Да и сил полет требует немалых. Поэтому у меня, как видишь, эта катастрофа тоже много сил забрала. А вон и друга твоего нашли, сюда несут.

— Живой он? — забеспокоился Виктор.

— Боюсь, мой друг, что с ним не как с тобой. С ним всё непросто… — Вышата с трудом поднялся с теплого плаща, кряхтя и опираясь на посох с одним зеленым листочком наверху, освобождая место для Алексея. — Кладите его прямо здесь, под ноги подложите ему что-нибудь да под голову, чтоб в середине туловища прогиб был. А то кабы удар его не хватил, когда душа в него по новой входить станет. Вот смотри, Живосилушко, — он поманил своего ученика, и тот поспешил подойти, с почтением склонил голову.

— Вот здесь, — Вышата слегка тронул бездыханное тело чуть ниже пупка, — центр жизни земной, иль еще говорят — центр Яри, или, как брат мой Конфуций придумал, «кунда-линь». Здесь, а не в башке, как многие думают. Здесь и душа у живого гнездится. Разумеешь?

— Разумею, учитель, — вновь поклонился Живосил, и очи его на мгновение сверкнули каким-то странным огнем. Никто этого не увидел, лишь Вышата едва заметно вздрогнул. Он опустился на колени перед бездыханным телом Спивакова и, склонившись над ним, поднес свое ухо к его губам, а потом и к сердцу. Покачал головой.

— Слаб я нынче и здесь один не справлюсь. Вижу, что стоит он на Калиновом мосту, над Смородиной-рекой. Ровно половину моста одолел. Еще один шаг — и не вернуть его будет. Живосил, приготовь свою флягу! А ты, — повелительно обратился он к Виктору, — дай-ка мне свою руку. Вот так. Закрой глаза, сосредоточься и просто очень возжелай, когда откроешь глаза, увидеть его живым и здоровым. Это ж надо, как мудро, что он тебя с собою взял. Для возвращения с Калинова моста нужна чистая воля человека, который не лишь о себе печется, а и о других заботится. Чтобы силы Навьи, навки да мороки, меня с толку сбить не пытались, кругом нас встаньте! — скомандовал он ратникам, и те сомкнулись вокруг плаща, возложив руки друг другу на плечи.

Стоя на коленях, Вышата поднял голову к небу, и в глазах его отразились разом и Луна, и все звезды. Он стал их частью, проникая в Логос Божественный. Волхв развел руки так широко, словно хотел обнять ими весь мир, и начал свою молитву:

— Славлю тебя, Вечный Бог! Тело твое — Живая Природа, речь твоя — поучения мудрецов и заветы предков, разум твой — Свет Самосиянный, который выше и ярче всякого света! Славлю тебя, Вещий Наставник, Пастырь душ, облеченный в бесчисленные формы в бесчисленных мирах, чей черед сменяться установлен тобой и да будет тебе моя хвала во веки веков, Гой! Взываю к вам, волхвы Беловодья, Золотой Страны Неназваной, Гор Снежных Стражи, все вы, братья мои в вере исконной, хранители Учения Вещего и Предвечного Бога на благо рода Небесного и рода Земного! Родович наш, наследник рода Вышнего, именем Алексий, нареченный так по своему рождению, а по Божьей милости — Родимир, коего ждали мы тысячу лет, да не ступит общей волей нашей в Темную Навь, да вернется с пути погребального, за Краду Невозвратную ведущего. Призываю силу Вашу в помощь! Встанем за родовича нашего всем родом нашим, бессмертной силой душ наших призовем душу Родимира в плоть вернуться, дабы исполнил то, что предначертано ему в скрижалях Боговых и по воле Света, коему служим мы от начала мира. Да будет так!