— Да, мы проверили всех, кого она смогла вспомнить, — сказал Слоун, который разговаривал с миссис Райс.

— Ничего?

— В общем-то мы допрашивали не всех. Мы о каждом навели справки. И если кто-то не подходил под наши ориентиры, то мы его не вызывали. Ну например, женщины, старики, мальчишки — мы их не трогали. Но допросили всех, кто хоть сколько-нибудь подпадал под подозрение. Все это не дало ничего. Мы уже собрались заняться остальными, но тут все затормозилось, потому что появился Джимми Смайз, его кандидатура выглядела очень соблазнительно. Всех бросили туда.

— Надо вернуться к этому и опросить абсолютно всех, — проговорил Дэвенпорт, повернувшись к Даниэлю. — Мы все знаем, что пистолет — это наш шанс. Может быть, кто-то купил его, а потом перепродал. Я считаю, что мы должны проверить и женщин, и мальчишек, и стариков — всех до одного.

— Займись этим, — приказал Даниэль Андерсону. — Я полагал, что все было сделано.

— Да…

— Выполняй, и хватит разговоров!

* * *

Лукас сидел на полу в мансарде.

— Уже среда. Не думал я, что мы проторчим здесь до среды, — сказал дежуривший в это время полицейский. — Он что-то задерживается.

— А у вас тут холодно, — заметил Лукас. — Просто ветер гуляет.

— Да. Мы оставляем дверь открытой, но здесь нет никаких батарей. Мы подумываем о том, чтобы принести обогреватель.

— Неплохая идея.

— Загвоздка в том, что начальство не желает платить за это деньги. А мы не хотим, чтобы с нас за это удержали из зарплаты.

— Я поговорю с Даниэлем.

— Подъезжает машина, — произнес второй полицейский наблюдатель.

Машина медленно проехала по улице, притормозила прямо под ними, затем проехала дальше и свернула за угол.

— Номер заметили?

— Этим занимается наш человек, который сидит в машине в конце улицы. У него есть прибор ночного видения.

Рация, стоявшая у матраса, вдруг затрещала.

— Ну что, засекли его? — спросил полицейский.

— Да. Это сосед.

— Он притормозил у ее дома.

— Ему шестьдесят шесть лет, все равно возьму его на заметку, — ответил голос по рации.

— Как у вас дела?

— Холодно.

Они снова стали ждать.

— Представление начинается, — минут через двадцать произнес дежурный.

Лукас посмотрел в бинокль. На Макгаун был воздушный розовый пеньюар и крошечные трусики. Она ходила взад и вперед перед неплотно прикрытыми шторами, дразня их с бо́льшим искусством, чем любая профессиональная исполнительница стриптиза.

— Она наверняка знает, — проговорил полицейский.

— Не думаю, — сказал Лукас. — Я считаю, что она просто настолько привыкла к тому, что у нее неплотно прикрыты шторы, что даже не замечает…

— Ерунда. Посмотри, как она потягивается. Прямо-таки демонстрирует себя. Но показывает не все. Она ходит по квартире без лифчика, но ни разу нельзя было застать ее без трусиков, даже когда она выходила после душа. Она просто дразнит нас. Говорю тебе, она знает…

Они продолжали спорить, а в это время Бешеный убил калеку.

Бешеный получил листовку при входе в здание, она была напечатана на розовой бумаге. Он прочитал ее, стоя в ожидании лифта.

В листовке не было даже схематического портрета или сколько-нибудь точного описания подозреваемого. Полиция утверждала, что убийца — конторский служащий, вероятно, имеет отношение к Хеннепинскому окружному правительственному центру или к мэрии Миннесоты. У него белая кожа. Юго-западный акцент, возможно, техасский. Один раз его видели одетым, как фермер, но, скорее всего, это была маскировка.

Бешеный сложил листок и уставился на загоравшиеся лампочки лифта. Когда лифт опустился, Бешеный вошел в кабину, кивнул стоявшим там людям, повернулся и уперся глазами в дверь. Он никогда не думал, что говорит с акцентом. Неужели у него есть акцент? Ему казалось, что он говорит, как все. А ведь знал же, что разговаривать с Дэвенпортом было ошибкой. Теперь можно за это поплатиться.

Потом его мысли переключились на юридическую сторону дела. Ну и что они могут из этого извлечь? Пусть у него акцент. У сотен людей он есть. Он служит в конторе. Да большая часть населения Миннеаполиса служащие. Он часто бывает в правительственном центре. Ну так то же самое ежедневно делают еще десять тысяч человек, кто-то приходит по делам, кто-то просто так. Можно ли на этом построить обвинение? Нет. В любом случае для этого очень мало шансов. Конечно же, нужно учитывать причуды присяжных заседателей. Но будут ли присяжные заседатели рассматривать его дело, это еще вопрос. Над этим стоит внимательно подумать. Если его поймают, то он мог бы потребовать суда без присяжных. Тогда ни один судья не вынесет ему обвинительный приговор на основании того, что написано в этой листовке. Что же у них еще есть? Бешеный прикусил губу.

Что же еще?

Но чем больше он волновался, тем сильнее чувствовал потребность в новом убийстве. На фоне металлических дверей перед его глазами стояло лицо студентки юридического факультета. Это видение настолько захватило его, что, когда двери раскрылись, он вздрогнул, и женщина, стоявшая рядом с ним, удивленно на него посмотрела. Бешеный поспешно вышел из лифта и направился к себе в офис. Его секретарша куда-то ушла. Когда он проходил мимо ее стола, то заметил уголок розового листка бумаги, выглядывавший из-под папки. Бешеный остановился, быстро огляделся по сторонам и вытащил листок. Листовка. Он положил ее на место. Где же секретарша?

Он вошел к себе в кабинет, бросил портфель у стола, сел и закрыл лицо руками. Когда в дверь осторожно постучали, он продолжал сидеть все в том же положении. Бешеный поднял голову и увидел, что его секретарша смотрит на него через вертикальную стеклянную панель около двери. Он жестом пригласил ее войти.

— С вами все в порядке? Я увидела, что вы сидите вот так…

— Плохой день, — отозвался Бешеный. — Я уже почти закончил работать и собираюсь ехать домой.

— Хорошо. Мистер Векслер прислал бумаги относительно развода Карлсона, но дело, кажется, совсем заурядное, — сказала секретарша. — Вам не нужно ничего делать по нему до конца недели.

— Спасибо. Если у тебя не осталось никаких дел, ты тоже можешь быть свободна, — проговорил он.

— Ой! Спасибо, — радостно воскликнула она.

Когда Бешеный, выйдя на улицу, шел к своей машине, он думал о том невинном разговоре, который произошел между ним и секретаршей. Он сказал: «Плохой день». Потом еще: «Я уже почти закончил работать и собираюсь ехать домой». Это ему только кажется, что он так сказал. А может быть, для его секретарши эти слова прозвучали как-то иначе. Может быть, он сказал это как-нибудь по-особенному, по-техасски. Или здесь тоже так говорят?